– Ты болван, – сказал он мне, когда получил свою победу, но дал мне ключ от замка на бензоколонке.

Затем я действовал, будто правда поеду в дальнюю больницу. Я посадил родителей и их младенца на заднее сиденье, а Сьюзи на переднее и убрал лист гофрированного железа, которым заменял отсутствующее ветровое стекло. Вода лилась по моим коленям, двигатель стрелял, дождь припустил снова, и я думал только о том, как подъехать к заправке на ферме.

Я провел там много часов со стариной Батареей, и, конечно, он счел весьма полезным научить меня работе генератора. Теперь я пробудил чудовище к жизни, обеспечив электричеством лампы, а затем и бензонасос. Я подумал: «Миссис Боббсик восхитится моими умениями». Вставил ключ в замок. Он не подошел. Я подумал: «Я спасен. Нет нужды топиться», – но услышал нарушенное дыхание младенца и сделался слугой иного страха – что убью его из-за своей неловкости.

Сьюзи Шаттл была со мной, когда мы вошли в Большой дом, и именно она набросилась на Картера, который замер с пивной бутылкой в нескольких дюймах от надутых губ.

– Ты что тут делаешь? – спросил он, и я удивился, что он обратился к Сьюзи.

– Ты дал нам не тот ключ, хозяин.

– Может, проблема в дырке, – произнес Картер, и я списал его тон на выпивку.

– Нам нужен правильный ключ, – сказал я.

До этого было много крика и свиста, но теперь наступило молчание. Я ожидал, что меня побьют, и поразился в разгар всего этого, что мне плевать.

– Прекрати, – сказала Сьюзи. – Нам нужен чертов ключ. Младенец погибнет.

Картер пытался схватить ее за коленку, но она отступила.

– Барри, – сказала она.

– Что?

– Где твоя миссус, Барри?

Было невероятно, что она говорит с ним так, не просто повышает голос, но фамильярно использует его имя, чего я никогда прежде не слышал. Она была моей сильной, умной ученицей, всего шестнадцати лет, но ее глаза горели, и она не боялась, и я понял, что Картер почему-то послушается ее.

– Ты немного злишься, – сказала она мягко, – но ты можешь спасти ребенка. Барри, прошу.

– Дело твое, – сказал он. Это был странный выбор слов, подумал я, для хозяина фермы, обращавшегося к девочке из лагеря. Он засунул руку в карман и заковылял по комнате к тому беспорядку, который называл своим кабинетом. Там он повозился с бюро, из которого наконец вынул единственный ключ на кольце, и покачал им перед моей удивительной ученицей.

– Но не воображай себе, девчушка.

– Спасибо, – сказала она.

– Понимаешь, о чем я?

– Да.

– Тебя ждет большое будущее, Сьюзи, – сказал он и выбросил ключ в ночь.

В безлунной темноте между больным младенцем и крошечной больничкой пролегала набухшая река Мардоварра, и ее коричневые границы пенились вниз по течению возле Двухмильного моста. Конечно, родители малыша должны рискнуть и пересечь его. И я тоже. Но у школьницы нет причин взбираться на конструкцию, которую может смыть в любой момент. Я сказал ей уходить, я заберу ее, когда вернусь.

«Пежо» пах влагой, и плесенью, и гниющей рогожей. Я вдохнул и включил первую передачу. Мои фары и глаза были полны дождя, но я все еще мог разглядеть светлую фигурку этой волевой девочки, бредущей по мосту спиной вперед, жестами показывающей мне, что она меня поведет. Мост всегда был временным, без перил, но конечно, моя стойкая ученица пережила много сезонов дождей и была знакома с подобными ситуациями. Я сказал себе: «Вилли, там всего пара дюймов воды. Не будь Южным Чудом».

О младенце, чью жизнь мы намеревались спасти, я честно ничего не помню, кроме той самой призрачной жизни, которая в любую секунду могла отлететь в ночь.

Течение было сильным. Вода омывала ей икры. Плывущее по течению дерево ударило в кузов, и заднее колесо сместилось. Мать сидела за мной, быстро говорила что-то на своем языке. Я сжался за рулем и не смел поднять глаз, пока наконец передние шины не начали месить грязь, а передо мной не появилась тропа.

У меня осталось лишь самое смутное воспоминание о темной больнице, а затем о злых лагерных собаках, которые напали на меня, когда я пытался найти медсестру. Наверно, я был пьян от адреналина. Не помню особого удовлетворения, когда малыш оказался в надежных руках. Насколько я знал, нам не нужно было вновь рисковать поездкой по мосту. Я мог остаться там на неделю (скорее на две), пока вода не сойдет, и когда я вернулся и вновь посмотрел на затопленный мост, это показалось самым мудрым решением. Но у моей пассажирки имелась личная заинтересованность.

– Держись, босс, – сказала умная хитрая деточка, выбралась из машины и захлопнула за собой дверь.

Я был учителем, она ученицей, но это была ее земля. Было благоразумным довериться ее суждению, что она найдет переправу. Мне река казалась иным зверем с тех пор, как мы ее пересекли. Вода не просто поднялась, в ней было больше мусора, который теперь удерживал шины – понемногу, на дюйм или меньше, но достаточно, чтобы они потеряли сцепление и позволили воде завладеть мной. В середине потока край моста был даже неразличим, и я рулил против течения, чувствуя, как «пежо» хочет задрейфовать.

Девочка сделала два беспечных спотыкающихся шажка, и я подумал, что она пропала, но она вновь появилась, и с этого момента у нас обоих не было альтернативы, кроме как пробираться к берегу. Она оступилась второй раз, и я решил, что потерял ее, но затем она схватилась за бампер и, пока я смотрел, вскарабкалась, как речная нимфа, на дымящийся капот.

Когда мои шины закрутились в приветливой грязи, я увидел ее великолепные смеющиеся белые зубы, и она вползла в машину прямо сквозь отсутствующее ветровое стекло, а ее одежда вымокла и прилипла к ней, словно шликер в студии скульптора.

Она влезла на пассажирское сиденье, высунула в окно сандалии и вылила из них воду, а я подумал: «Однажды, Сьюзи Шаттл, ты станешь важной женщиной».

Но затем я вернулся в Куомби-Даунз и к тому, что стало моей «нормальной» жизнью.

Первое дело у меня было с пунка-валла, которого я обнаружил сидящим на керосиновой бочке не с той стороны моих ворот. В этот ранний час он должен был работать в прачечной, но Картер отсутствовал, разбирался со сломанной ветряной мельницей, и мой гость бесстрашно уселся у входа. Он сидел лицом к моей парадной двери, колени почти упирались в оскорбительную «сетку от бóев»[135]. Зачем он ждал меня, он не говорил, но, будучи пунка-валла, злился, потому что сам я не мог догадаться. Не хочет ли он чаю? Нет, не хочет. Он перекинул свою худосочную ногу через колено, и я увидел его голодное детство и узнал о шрамах на его заскорузлых икрах.