— Ну, счастливо тебе, — по-дурацки ухмыляясь,напутствовал меня охранник.

— И тебе того же, — ответила я, не оборачиваясь,сделала четыре шага и оказалась на воле.

Ворота за моей спиной со скрежетом закрылись, а язажмурилась. День был ослепительно солнечным, я торопливо расстегнула куртку инемного постояла, пялясь в голубое небо.

Сегодня тринадцатое мая, день, которого я ждала пять лет. Яторопливо отошла подальше от металлических ворот и огляделась. Пес, лежащий впыли у забора напротив, поднял голову, лениво щурясь, хотел было тявкнуть, нопередумал, уронил морду на лапы и опять задремал.

— Привет, — сказала я ему и засмеялась. Самособой, ничего смешного поблизости не наблюдалось, смешок вышел нервный, а ясама продолжала в волнении озираться, перебрасывая сумку из одной руки вдругую, с удивлением отметив, как дрожат руки, на глаза наворачиваются слезы исердце колотится в горле. Не хватает только опуститься на колени и целоватьземлю. Впрочем, заниматься такими вещами я бы не рекомендовала: несмотря наотличную погодку, грязь здесь была непролазная.

Закинув сумку на плечо, я пошла вдоль забора в сторонупоселка. До него было с полкилометра, единственная пятиэтажка хорошо виднаотсюда, вокруг россыпь частных домишек, штук сто, не больше. Я покосилась назабор слева и ускорила шаг. Заборы и люди в форме вызывают у меня приливотрицательных эмоций, впрочем, так же, как и бабы в телогрейках. Телогрейка,платочек… Я почувствовала головокружение, посмотрела на небо, перевела взглядна свои ноги в кроссовках и усмехнулась. Все атрибуты лагерной жизни остались впрошлом, теперь они будут являться мне только в страшных снах.

За спиной послышался шум мотора, я машинально обернулась.Старенький «Запорожец», обогнав меня, направился в сторону поселка, а явздохнула, хотя вздыхать-то и не следовало. Меня никто не встречал, и я этомуне удивлялась. Все правильно. Я даже рада, что в первые свои минуты на свободея одна.

Войдя в поселок, я спросила у тетки, торговавшей семечкамивозле магазина, где гостиница. Оказалось, в трех шагах, что неудивительно: вэтой богом забытой дыре все в трех шагах друг от друга. Гостиница была большепохожа на барак. Длинное бревенчатое сооружение в один этаж слатаной-перелатаной крышей. Высокое деревянное крыльцо выглядело так, точно влюбой момент готово было развалиться. Поднимаясь на него, я невольно улыбнуласькаждая из пяти ступенек скрипела по-своему. Дверь в гостиницу по причинехорошей погоды была распахнута настежь.

Я вошла. На столе в чернильных пятнах, которому было поменьшей мере лет тридцать, стояла табличка «Администратор», но такового вналичие не оказалось. Две чашки и крошки на столе указывали на недавнеечаепитие, так что шанс застать администратора все-таки был.

— Есть кто живой? — рявкнула я, постояла,прислушиваясь, и вышла на крыльцо, оставив дверь открытой. Находиться в мрачнойкомнате с зарешеченным окном, когда на улице светит солнце, мне совершенно нехотелось.

Ждала я минут десять. Из-за угла выскочила собака ибросилась через дорогу, потом с громким кудахтаньем выпорхнули две курицы, авслед за ними появилась толстая баба лет пятидесяти. Она размахивала руками икричала:

— Кыш……

Заметив меня, нахмурилась, торопливо оглядела с ног доголовы и крикнула, хотя находилась метрах в пяти от крыльца:

— Вы ко мне?

— А вы администратор?

— Администратор, — с трудом поднимаясь поступенькам, пробормотала она. — Замучили, проклятые. Хотела цветыпосадить, вскопала палисадник, а там в изгороди одни дыры, то собака спит, то курыкопошатся. Разве что вырастет? Никакой культуры. На свидание приехали? —спросила она без перехода.

— Я сестру ищу, — усмехнувшись, ответила я, —Носова Нина Константиновна. У вас не останавливалась?

— А как же… Вчера приехала. А с утра в район на рынокотправилась, автобус в два будет.

— Ясно, — кивнула я. — А передать ничего непросила?

— Нет. Да приедет скоро, говорю, автобус в два…

— Можно я сумку оставлю?

— Конечно, вон в угол поставьте.

Я бросила сумку в угол, улыбнулась, сказала: «Спасибо» — инаправилась к двери, машинально отметив: «Всего труднее улыбаться».

В магазине купила бутылку минералки и зашагала поцентральной улице поселка. Через десять минут поселок остался позади, слеваавтобусная остановка, дорога в рытвинах и ухабах вела в райцентр. Пройдя сполкилометра, я свернула в сторону от дороги и вскоре лежала под высокимидеревьями, раскинув руки и наблюдая за плывущими облаками сквозь ветвидеревьев. Я улыбалась и, кажется, была совершенно счастлива. Одиночество такоевосхитительное ощущение…

На солнце меня разморило, и я задремала, а открыв глаза,сразу же посмотрела на часы: пятнадцать минут четвертого. Нинка должна ужевернуться…

Нинка в компании администраторши сидела на крыльце. Завидевменя, поднялась и сделала несколько шагов навстречу, потом, точно опомнившись,заревела и начала причитать:

— Лиечка, сестренка моя…

— Чего это тебя разбирает? — удивилась я. Нинкакашлянула и замолчала. Мы неловко обнялись и поцеловались. Тетка, наблюдавшаяза нами минуту назад с умилением, теперь насторожилась, мне ее разочарованиепонятно: особо трогательной сцены не получилось.

— Пойдем, — заволновалась Нинка и добавила,оборачиваясь к администратору. — Посидим в комнате, неловко тут на людях…

— Идите, идите, — с готовностью поддакнула тетка,а я усмехнулась: ни одной живой души по соседству не наблюдалось. Я подхватиласумку, и мы зашагали в конец коридора.

— Вчера приехала, — принялась объяснятьНинка, — Одна во всей гостинице ночевала, вот страх-то. Хорошо, дежурнаядобрая, часов до двенадцати с ней сидели, чай пили… Хорошие здесь люди.

— Это точно, — согласилась я, а Нинка посмотрелана меня испуганно.

— Я в район ездила, на рынок. Орехи здесь копейкистоят, взяла пять килограмм. Юлечке. У нас разве укупишь?

Мы вошли в номер: большая комната с одним окном, шестькроватей с левой стороны и шесть с правой. Душ отсутствует, туалет во дворе. Явздохнула и села на стул возле стены, стул жалко скрипнул.

— Поешь чего-нибудь ? — предложила Нина, — Уменя бутерброды есть.