Айзенберг спустился вниз, за ним — командир спецназа и Клаузен. Один из спецназовцев помог ему сойти с лестницы. Он снял защитный шлем. Его почти юное лицо было бледным.

— Лучше вы сами на это посмотрите, господин главный комиссар!

Они проследовали за ним до конца короткого коридора к комнате, из которой исходил неприятный сладковатый запах. Айзенберг усилием воли заставил себя посмотреть на то, что яркий свет подвесного фонаря открыл его взору. На полу аккуратно бок о бок лежали четыре трупа в разных стадиях разложения. Айзенберг узнал Томаса Гелерта по фотографии, которую предоставили его родные. Разложение остальных тел зашло так далеко, что установить их личности могли только специалисты.

Он развернулся и направился в комнату, на которую на плане указала Хинриксен. Два надувных матраца и запасы еды свидетельствовали о том, что Кёрнер намеревался пробыть здесь долго. По центру комнаты лежал бетонный блок, которыми утяжеляют временные дорожные знаки. К нему была прикреплена цепь, на другом конце которой были прицеплены наручники. Один наручник был защелкнут на цепи, другой оказался пустым и тоже был застегнут. Клаузен склонился над наручниками, чтобы убедиться, что это — не галлюцинация.

— Быть не может! Если этот наручник был защелкнут на его лодыжке, то как он — черт возьми — сбежал отсюда?

У Айзенберга не было ответа.

Глава 61

— Как у вас дела? — спросил Айзенберг.

— У меня — порядок, — ответила Мина. — Врач говорит, что рана заживет без осложнений. Останется лишь шрам.

Она обвела взглядом трех полицейских, находившихся с ней в маленькой комнате для переговоров: Айзенберг, молодой брюнет с короткой стрижкой, который поглядывал на нее испытующим взглядом, и красивая женщина (она присутствовала на первом допросе Мины в Берлинском УУП и почему-то напоминала ей злую волшебницу из сказок). Лицо последней не выражало никаких эмоций, а лоб был слегка наморщен, как будто Мина без приглашения влезла в их разговор. Толстяка, скрывавшегося под личиной Дона, на этот раз не было, о чем Мина сожалела.

Когда Айзенберг пригласил ее для дачи показаний, она согласилась прийти без задней мысли. Само собой, полиция хотела знать подробности. Мина еще в среду подробно рассказала обо всем пережитом после того, как выяснилось, что Юлиус сбежал из бункера. Но тот факт, что у полиции все еще оставались вопросы, ее не смутил. Однако сейчас, находясь здесь, она спрашивала себя, на самом ли деле они хотят просто уточнить детали. Сама не зная почему, она чувствовала себя неуютно.

Ее мать, до сих пор не пришедшая в себя от испытанного шока, упрашивала ее отказаться от встречи.

— Они не имеют права снова тебя вызывать после всех этих чудовищных событий! Просто скажи им, что ты себя неважно чувствуешь. Если хочешь, я им позвоню вместо тебя.

Мина не послушалась. Она была готова на все, чтобы Юлиуса Кёрнера как можно быстрее схватили. Но сейчас у нее появилось слабое подозрение, что мать все-таки была права.

— Я имею в виду моральный настрой, — конкретизировал Айзенберг.

«На удивление хороший» — чуть было не ответила Мина. И на самом деле, ей казалось, что она невероятно быстро справилась со своими переживаниями. Никаких следов посттравматического стрессового расстройства. Наоборот, она чувствовала себя энергичнее и увереннее, чем раньше.

— Как я сказала, у меня все о’кей, — сказала она настороженно. — Вы уже выследили Юлиуса?

— К сожалению, нет, — сказал Айзенберг. — Мы, конечно же, объявили его в розыск, но пока безрезультатно.

— Мы до сих пор удивляемся, как он смог сбежать из бункера, не открыв того наручника, которым был прикован к бетонному блоку, — сказал брюнет, которого Айзенберг представил ей как комиссара Клаузена.

— Я правда не знаю, — сказала Мина.

Это обстоятельство у нее, как и у остальных, тоже вызвало недоумение. Но она предпочла не ломать над ним голову, а предоставить решение этой головоломки полиции.

— Может быть, он прячется в другом бункере поблизости?

— Мы обследовали все бункеры в радиусе двадцати километров, — сказал Айзенберг. — Он ничего не говорил вам такого, что могло бы нам помочь сейчас в его поиске?

Она замотала головой.

— Подвал, где он держал меня первое время, был забит документами ННА. Его отец был их офицером, но это вам и так уже известно. Я могу лишь предположить, что место, в котором он сейчас прячется, скорее всего — некий военный объект. Может быть, где-то есть тайный бункер, который до сих пор оставался неизвестным?

— Такую версию мы тоже рассмотрели, — сказал Айзенберг. — Но, исходя из мнений экспертов, мы ее отклонили.

— Похоже, только вы знаете, где он находится, — сказал Клаузен.

Мина посмотрела на него непонимающим взглядом. Лишь через пару мгновений до нее дошло, что теперь она — подозреваемая.

— Вы думаете, что я — заодно с этой свиньей?

Физиономия Клауса застыла.

— Я вас ни в чем не обвиняю, госпожа Хинриксен. Но вы должны понимать, что мы проверяем все версии. Кроме ваших показаний, у нас нет ни одной улики, свидетельствующей о том, что вы говорите правду.

— Если дело приняло такой оборот, то лучше я вообще буду молчать, — возразила Мина дрожащим от возмущения голосом и встала.

— Сядьте, — сказал Клаузен. — Вы как свидетельница обязаны говорить правду!

— Достаточно, господин Клаузен, — вмешался Айзенберг. — Простите его, госпожа Хинриксен. Вы, разумеется, вне подозрения, и мы не подвергаем сомнению ваши показания.

Он бросил на своего подчиненного взгляд, которым говорил, что не потерпит возражений. Мина снова села.

— Я правда не представляю, как вам еще помочь. Вы знаете все, что известно мне. Если у вас нет конкретных вопросов, то я бы хотела уйти.

— Пожалуйста, опишите нам Юлиуса Кёрнера, — сказала женщина с итальянской фамилией спокойным добрым тоном, резко контрастировавшим с ее придирчивым взглядом.

— Описать его? Но у вас ведь есть его фотография.

— Я имею в виду не описание внешности. Я имею в виду ваше впечатление. Его поведение.

— Он производил впечатление… затравленного, загнанного в угол человека, он был в отчаянии. Иногда мне даже было его жалко. Затем он снова становился надменным и подлым. В конце, когда он отдал мне пистолет… По-моему, перед этим он слышал голоса. Он разговаривал с людьми, которых там не было. Мне было очень страшно.

— Что именно он говорил?

— Я точно уже не помню. Он умолял их и все повторял «нет» и «пожалуйста». А потом сказал мне, что наконец-то все понял и что целью эксперимента был именно он, так сказать, главным действующим лицом. И я