— Сеньоры больные, помолитесь за души отцов и матерей ваших и всех христиан, которые перешли из этого мира в другой, чтобы Господь им даровал свое великое прощение. Аминь.

Мартин перекрестился так легко, словно повторял крестное знамение изо дня в день.

А потом к нему подошел брат-лекарь, который осматривал Джоанну, и с улыбкой сказал, что, видимо, крепка его вера, ибо его молитвы были услышаны. Мартин смотрел на госпитальера, даже не смея поверить. А тот произнес:

— Идите к ней. Она пришла в себя на рассвете, и, как вы и просили, к ней тут же был приглашен священник. Ваша женщина причастилась и исповедовалась. Потом ей дали снадобье, и теперь она спит спокойно, как дитя. Наши лекари не сомневаются, что она пойдет на поправку.

Первым порывом Мартина было кинуться к Джоанне, но уже у выхода он задержался и посмотрел на распятие. Сквозь пелену слез он видел его сияние. И Мартин уже не сомневался, что это был знак свыше. Господь принял его раскаяние и мольбы, и Джоанна была спасена. О, как же он любил Всевышнего в этот миг!

Когда Эйрик улыбался, его серые глаза всегда лукаво щурились, но сейчас, когда он сверху вниз смотрел на Иосифа, в этом прищуре было нечто жесткое.

— Пора бы уже тебе, сын Ашера, расплатиться со мной за службу.

Иосиф вжался в стену. Норвежец нависал над ним, упершись руками в стену перехода в Бифезде, не давая ему уйти. Он все так же улыбался, но в голосе его звучала сталь:

— Пока мы были в пути, парень, я ничего не требовал от тебя за службу. Но теперь, когда мы уже больше недели в Иерусалиме, настало время выдать мне кое-что на расходы. Твой родитель всегда щедро платил своим людям, и я думаю, что и тебе стоит поступить так же.

Иосиф растерянно моргал.

— Друг мой, вспомни, что даже щедрое содержание на хлебах Ашера бен Соломона не удержало тебя на службе и ты сразу согласился отправиться на выручку нашего Мартина, откликнувшись на мое предложение.

Эйрик вздохнул и выпрямился. Но едва он убрал руки, Иосиф попытался улизнуть. Куда там! Эйрик, похоже, был настроен решительно и вновь загородил ему дорогу.

— Пойми, Иосиф, я ведь пошел спасать Мартина по зову сердца. Да и сейчас понимаю, что ты такой же беглец, как и мы, поскольку все твои предприятия и лавки находятся в далекой Антиохии. И все же не рассказывай мне, что твой кошель пуст! У вас, евреев, существует особая торговая связь и взаимовыручка. Почему бы тебе не взять заем у своих единоверцев и выдать нам с Мартином некоторую сумму?

— Побойся Бога, Эйрик! Я и так оплатил госпитальерам ваше пребывание в Бифезде, выделил деньги на лечение леди Джоанны. Что вам еще нужно от бедного еврея?

Эйрик повел плечом и поглядел в сторону арочного перехода. Отсюда, с места, где они с Иосифом разговаривали, был виден закут, где в нише стены лежала Джоанна. Она уже могла опираться на взбитое изголовье, и сейчас Мартин, словно заботливая нянька, кормил ее с ложечки бульоном. Потерявшей много крови англичанке надо было хорошо питаться, Иосиф ежедневно приносил в Бифезду свежие продукты для нее, а Мартин выполнял при ней роль сиделки. Когда же леди спала — а ей был предписан покой и отдых, — Мартин, будто истинный самаритянин, помогал служившим тут госпитальерам и христианским священникам: носил находившимся на их попечении больным воду, колол дрова, мыл полы, переносил увечных и ослабевших. А потом снова спешил к Джоанне, ухаживал за ней, кормил, мыл, расчесывал ей волосы, выполнял все указания лекарей.

Иосиф же ушел из Бифезды сразу же, как только появилась возможность, ибо чувствовал себя чужаком. Все здесь, начиная от восточных христиан, немногих оставшихся католиков, а также находившихся на попечении лекарей больных мусульман, только и жили надеждой на исцеление, памятуя, как некогда Иисус Христос (для сарацин — пророк Иса бен Мариам) смог своей силой излечить в Бифезде больного паралитика, проведшего в неподвижности тридцать восемь лет. И хотя сами евреи называли Бифезду местом исцеления, но то почтение, какое оказывалось тут памяти Иисуса, оставляло у них неприятное ощущение. По той же причине Иосиф старался не задерживаться в Бифезде, когда заходил навестить раненую англичанку и своих друзей. Но он не скрывал, что нашел в Иерусалиме своих единоверцев, которые, как у них принято, оказали своему собрату посильную помощь и приютили. Глядя на его новую одежду и добротную крепкую обувь, появившуюся взамен обветшавшей в пути, Эйрик сделал вывод, что Иосиф бен Ашер неплохо устроился. Значит, пора попросить у него денег.

Иосиф же пояснял:

— Пойми, Эйрик, я сам тут живу из милости у некоего Натана из Киликии, родича моего тестя Биньямина. Но он приютил меня лишь после того, как я пообещал, что пробуду в Иерусалиме недолго, а потом сразу же отправлюсь в Сис за моей женой Наоми, которую давно не навещал. И Натан поступил великодушно, поселив меня в своем доме, ибо остальные мои единоверцы… Ох, Эйрик, лучше бы ты не спрашивал!.. В Иерусалиме многие уважают Ашера бен Соломона, здесь знают, что я в ссоре с отцом, и смотрят на меня как на паршивую овцу. И никакой помощи от них я не получу, пока не поклянусь на Талмуде, что отправлюсь к родителю в Никею, паду отцу в ноги… и выдам, где скрывается его враг Мартин. Отец все еще ненавидит Мартина, и даже тут, в Иерусалиме, есть его люди, которым поручено найти и уничтожить нашего друга. Думаешь, мне легко после всего этого общаться со своим народом, когда я едва ли не изгой среди них?

Эйрик задумчиво сдвинул на затылок свою чалму и озадаченно почесал лоб, откинув спутанные рыжие волосы. Потом спросил: а уж не врет ли дражайший Иосиф, чтобы не платить по счетам?

Но теперь Иосиф сам пошел в наступление: что это вдруг Эйрик так настаивает на немедленной выплате? Мартин вон ни о каких деньгах разговоры не заводит.

— Куда ему сейчас о динарах думать! — отмахнулся норвежец. — Он все больше молится с госпитальерами… Наверняка решил стать одним из них, клянусь своими зубами! Да и при Джоанне он все время. И хотя англичаночка пошла на поправку, Мартин только и думает, как ей помочь, как обиходить, или просто смотрит на нее, когда она спит, будто в мире больше ничего не существует. А вот мне торчать тут больше невмоготу. И деньги мне ныне нужны как никогда. Ты пойми, парень, у меня ведь в Иерусалиме жена, славная моя Теодора, она из коптов, и у нее тут лавка. Я уже который день хожу к ее дому, смотрю из-за угла, слежу за ней и своими детьми, однако подойти, явившись, будто какой-то нищий бродяга, не могу себе позволить. Раньше, бывая в Иерусалиме, я всегда богато одаривал их, никогда с пустыми руками не приезжал, а тут…

— У тебя тут семья? О, бог Авраама! Сколько же у тебя жен по свету, Эйрик?

— Сколько бы ни было, все мои. И я всегда им помогаю. А тут… Все из-за угла пялюсь да слезы лью. — И рыжий действительно прослезился.

Иосиф задумчиво смотрел на него, а потом пообещал, что к вечеру постарается добыть некоторую сумму.

— Ну вот всегда так с евреями, — хмыкнул Эйрик, глядя вслед удаляющемуся к арке выхода Иосифу.