Когда в кабинете остались двое избранных, он, все еще стоя, вытащил из папки два листка с машинописным текстом.

— Вот сообщения от двух легальных источников из Швейцарии и Швеции на одну и ту же тему. Посол СССР в Швеции Александра Коллонтай под впечатлением наших неудач на фронтах намеревается перейти на сторону немцев и просить у них политического убежища. Оба донесения базируются на беседах наших сотрудников с дипломатами нейтральных стран. Что будем делать?

Сталин вышел из-за стола и, как всегда не спеша, отправился в дальний угол кабинета, оставляя обоим место и время и для обдумывания.

Молотов прекрасно знал, что в подобных ситуациях Сталин менее всего нуждался в чьих-либо советах. Решение всегда было уже заранее им обдумано и принято. В лучшем случае, он хотел сопоставить его с мнением других, дабы еще раз укрепиться в своем. Поэтому важно было выиграть время.

Берию, наоборот, душил темперамент. Ему важно было угадать, что хочет услышать хозяин. И не только угадать, но и постараться угодить.

Сталин тем временем вернулся с прогулки по кабинету, опустился в свое кресло, неторопливо закурил трубку и лишь после этого поднял усталый взгляд на обоих. Повисло тяжелое молчание. Первым не выдержал Берия.

— Думаю, нужно немедленно послать двоих молодых сотрудников из отдела активных мероприятий в Стокгольм с поручением доставить эту шлюху в Москву. И тут с ней разобраться.

Произнося свой монолог, Берия внимательно следил за лицом вождя, стараясь по мельчайшим признакам уловить его отношение к сказанному. Тщетно. Сталин слушал молча, сосредоточенно следуя взглядом за карандашом, которым выводил какие-то узоры на бумаге.

— А что думает по этому поводу Молотов?

— Я бы не стал торопиться с выводами.

— Ну а если она все же сбежит за границу? — не сдержался Берия.

— Эта женщина большую часть жизни провела за границей, в том числе в заграничных тюрьмах, борясь за наше общее дело.

— А с 1923 года официально представляет нас за рубежом, — продолжил Молотов. — Я свое мнение высказал, а теперь можете поступать, как угодно. Я умываю руки.

— Руки мой перед едой, — задумчиво произнес Сталин и изобразил на бумаге три пальца, сложенные в фигу, после чего открыл папку.

Сидевшие за столом, воспользовавшись моментом, заглянули в лежавший на столе черновик с загадочным художеством и успокоились. Каждый истолковал увиденное в свою пользу.

Тем временем Сталин извлек из папки очередной лист бумаги, исписанный с обеих сторон, и, еще не читая, но глядя в него, медленно, словно разглаживая утюгом каждое слово, заговорил:

— Авторами первых двух донесений, которые мы уже обсудили, являются наши люди, работающие за границей официально и зафиксировавшие то, что до них довели иностранцы. В данном случае, как мы видим, по странному стечению обстоятельств, тексты, поступившие из двух разных стран, удивительно похожи. Теперь посмотрим, что сообщил нам сотрудник-нелегал. — Сталин долил немного воды в стакан и отпил два глотка. — Мое отношение к этой категории работников неоднозначно. Они внесли некоторую сумятицу, когда мы пытались уточнить дату вступления немцев в войну против нас.

Когда Сталин начал говорить, оба слушателя устремили на него пристальный взгляд. При словах «внесли сумятицу» опустили глаза. Такую реакцию можно наблюдать в концертном зале, когда у достойной певицы «срывается» голос или пианист с именем вдруг сплошь попадает «по соседям». В их памяти всплыло расшифрованное донесение сотрудника, которое вождь зачитал им весной 1941 года. Суть дела сводилась к следующему: на одном из вечеров, организованном вдовой немецкого промышленника и близкой знакомой нашего человека, на котором присутствовал также и адъютант фюрера по военным вопросам Герхард Энгель, зашел разговор о перспективах германо-советского договора. Адъютант рассказал, что фюрер воспринимает Россию как страну, «утопающую в грязи и невежестве», и тем не менее, он вынужден в самое ближайшее время выступить против нее с одной лишь целью — «оттяпать» у России Украину с тем, чтобы досыта накормить немецкий народ. То есть раз и навсегда решить продовольственную проблему Германии.

— У адъютанта в фамилии не хватает на конце всего лишь одной буквы «с», чтобы быть великим. Потому он и несет всякую галиматью, — решительно заключил вождь. — А вот — донесение «Зубра», нашего человека, внедрившегося в немецкий абвер к адмиралу Канарису. Лаврентий, тебе что-нибудь известно об этом деле и об адмирале?

— Хитрый грек, — попытался отделаться общей фразой Берия.

— Хочешь сказать — умный человек?

— Можно и так.

— Значит, ничего не знаешь. — Повисла пауза.

— Тогда я проинформирую тебя. Вчера пригласил к себе руководителя управления нашей разведки и сотрудника, ведущего дело «Зубра». Они показали мне его последние донесения. Хочу зачитать вам небольшую выдержку.

«Согласно полученной нами информации, операция по компроментации советского посла в Швеции А. Коллонтай была разработана руководителем службы имперской безопасности Гейндрихом по типу подготовленного и проведенного им же мероприятия по нашей группе военных. Докладывая тогда, Гейндрих в состоянии эйфории положил перед фюрером сообщение ТАСС от и июня 1937 года о расстреле в Москве семи высших чинов Советской армии. В ответ Гитлер резко осадил его: «Впредь подобные акции попрошу проводить без моего участия. Они противоречат моему представлению о воинской чести».

Сталин вышел из-за стола и прошелся как обычно за спинами сидящих.

— Что ж, поверим суверену, — он усмехнулся неожиданно подвернувшемуся слову, — в конце концов у каждого свое представление о чести. А теперь вернемся к Коллонтай. Наш резидент сообщает, что дело на советского посла сфабриковано немецкой разведкой с целью убрать ее с этого поста, конечно, нашими руками. Чем же она уж так не угодила немцам?

— Тем, что долго жила в Германии и хорошо ее знает, — неуверенно предположил Молотов, явно неудовлетворенный ответом, Сталин поморщился.

— А ты что думаешь, Лаврентий?

— Языком много трепала, вот и надоела им.

— Хорошо, теперь послушаем, что говорит резидент.

Сталин вновь взял со стола лист бумаги и зачитал:

«Поводом для недовольства немецких властей советским послом в Швеции явились ее участившиеся встречи с представителями Финляндии. Немцы опасаются, что авторитет Коллонтай в Финляндии, а также быстро меняющаяся ситуация на фронте, могут подтолкнуть финнов выйти из войны и тогда северная группировка, осуществляющая блокаду Ленинграда, сама окажется в критической ситуации.

Опережая в конкурентной борьбе имперскую разведку, военные поспешили доложить фюреру о якобы возникшем желании у Коллонтай, подавленной поражениями русских на фронте, перейти на сторону немцев и жить в Германии.

Фюрер пришел в восторг от этой идеи. Просил обещать послу небольшой домик со всеми удобствами, ванной и горячей водой, а также организовать ему личную встречу с этой экзотической русской дамой.