— А чей же этот «последний мазок»?

— Вы не догадались? Конечно, Гранта! Так на чем мы остановились?

— На молодом генерале Шелленберге.

— Верно. Так вот, после короткого раздумья генерал позвонил в приемную Гиммлера, руководителя имперской госбезопасности, и попросил связать его с шефом, отлично зная, что тот сопровождает Гитлера в поездке по советским территориям. Но ничуть не хуже он знал и то, что в круг обязанностей адъютанта входит письменное фиксирование всех входящих телефонных звонков за время отсутствия хозяина. И этого в тот день ему было вполне достаточно.

Он прошелся по комнате, вернулся за стол и быстро настрочил донесение, которое отправил на имя начальника Генштаба вооруженных сил Гальдера. Речь шла о высадке союзников в Северной Африке, которую он вместо «предстоящей» по ходу назвал «возможной». Для него сейчас важно было не будоражить излишне военных, чтобы самому остаться первым и единственным обладателем полученной информации, по крайней мере, до того, как он реализует ее согласно плану, четко сложившемуся в его голове.

Выполнив же долг перед государством, можно было с легким сердцем отправляться в дорогу.

Позвонил в Кёльн.

— Шредер слушает.

— Дорогой господин Шредер, это Шелленберг.

— Что случилось, Вальтер? Мы уже давно на «ты» и по имени, и вдруг?

— Разве? Простите, дорогой Курт, это от суеты. Есть необходимость переговорить, я выезжаю машиной срочно, рассчитываю быть в Кёльне часов через пять.

— Великолепно. Я как раз еще успею пообщаться с единомышленниками и вернуться в банк, где буду ждать дорогого гостя.

— На сей раз эпитет «дорогой» может оказаться точен, как никогда.

— Не интригуй, Вальтер, а то я сгорю от нетерпения. Двигайся поскорей, но при выезде из Берлина будь осторожен. На автостраде много воронок — англичане с испугу бросают бомбы куда попало, лишь бы освободиться от груза. На прошлой неделе я как раз при выезде из имперской столицы чуть не угодил в одну из воронок. И это — днем! А сейчас уже смеркается.

— Дорогой Курт! Когда я веду машину, то стараюсь глядеть вперед, а не рассматривать соблазны, мелькающие по сторонам.

Банкир не понял тонкого юмора бригаденфюрера и содержащейся в нем фривольности, а потому не среагировал должным образом.

Вальтер вышел из кабинета, повернул ключ в замке и тут вспомнил, что не позвонил жене. Несколько минут постоял, раздираемый сомнениями: вернуться в кабинет, и, чтобы не волновать близкого человека, сообщить об отъезде. Или не рисковать своими личными отношениями с нечистой силой, и, не возвращаясь, позвонить уже по приезде в Кельн. Второй вариант был лишен всякого риска, а потому оказался предпочтительнее.

Первоначально хотел сесть за руль сам, но потом передумал, все-таки шестьсот с лишним километров пути не освежает человека, а предстать перед Шредером надо было в хорошей форме, не измочаленным долгой дорогой. Финансовые акулы остро реагируют на любые внешние признаки и терпеть не могут больных и усталых.

В качестве водителя, особенно на большие расстояния, Шелленберг предпочитал уже упоминавшегося моего друга ефрейтора Людвига. Теперь о нем поподробнее. При тушении огня на танке у бедняги были сильно обожжены кисти обеих рук. Обезображенные части тела он искусно скрывает зимой под перчатками коричневого, летом — желтоватого цвета. Трагедия случилась, когда Людвиг служил шофером у какого-то важного танкового генерала, чуть не у самого Гудериана или у одного из его заместителей.

Генерал великолепно разбирался в технике, не хуже — в тактике ведения танкового боя, а потому допускал торможение, в том числе, и автомобиля, лишь при необходимости полной остановки. При движении же предпочтение отдавалось маневрированию, то есть не тормозной педали, а рулю. Навыки эти он заставил усвоить и Людвига.

Вероятно, на танке в бою это и имело прямой смысл. Но на автомобиле в глубоком тылу такое вождение выглядело несколько экзотично, хотя и обеспечивало быстрое продвижение вперед. Поначалу подобные пируэты на дороге вызывали у Вальтера некоторое опасение, однако очень скоро он привык к такой, по его выражению, «привилегированной» езде и впредь, в тех редких случаях, когда в силу обстоятельств, даже на короткое время оказывался ее лишен, чувствовал себя несправедливо обделенным.

Отец его Гидо Шелленберг, уважаемый фабрикант, производитель снискавших славу роялей, постоянно повторял единственному сыну из семерых детей, Вальтеру: «Незаслуженные привилегии развращают».

Тезис отца Вальтер почитал, но к себе не относил, поскольку к тому времени успел уже, по его мнению, многого достичь.

— Простите, — Грант поднялся, — пора освежить память очередной порцией кофе.

— Можно вам помочь? — предложил Виталий.

— Дорогой Виталий, — обернулся Грант, — вы молодой и наверняка можете делать что-то лучше, чем я, но не варить кофе! Кстати, может, кто-то пьет кофе с молоком?

Желающих не нашлось.

— Тогда, как говорят французы, будем «улучшать» кофе коньяком?

Второе предложение было живо одобрено.

— Так на чем я остановился? — поинтересовался Грант, не отрывая чашки ото рта.

— На приезде бригаденфюрера в Кельн и его встрече с директором «Штейн-банка» Куртом фон Шредером.

— Так вот. Шелленберг появился пред очами банкира, как ясное солнышко. Он весь светился, предвкушая, какое впечатление его сообщение на того произведет и какие положительные выводы для него, Шелленберга, из этого будут сделаны. Речь свою он начал так: «Предлагаю сесть, дорогой Курт, чтобы не упасть». Последовала сценически выдержанная пауза, а затем самое главное: «В ближайшие дни объединенные силы противника, то есть союзников высадятся в Северной Африке».

Поскольку сидящему в глубоком кресле падать было некуда, банкир привстал.

— Прости, Вальтер, за некоторую прямолинейность, но ты четко представляешь себе, что только что сказал? — улыбка на его лице мгновенно деформировалась в гримасу испуга: — Если это так, то под угрозой окажутся колоссальные деньги, наши деньги, которые хранятся там. Надо что-то предпринимать. — Шредер нервно прошелся по кабинету, пнул ногой стоявший на пути стул, потом вернулся к столу и рухнул в кресло. Именно здесь он чувствовал себя наиболее защищенным от внешних перипетий.

— Скажи, Вальтер, откровенно, насколько верна информация о предстоящей высадке противника в Северной Африке?

— Девяносто против ста.

Шредер забарабанил пальцами обеих рук по столешнице. Вальтеру казалось, что он вот-вот угадает мелодию, которая вертелась у банкира в голове. Но тот поднял голову и уставился на гостя.

— Скажи мне, нельзя ли каким-либо образом исключить эти проклятые десять процентов сомнений?

— Можно попробовать. Но для этого мне потребуются полтора-два часа, чтобы встретиться с моим человеком, он приехал из Рима и сейчас находится в Кельнском соборе.