В отличие от Рузвельта и некоторых своих коллег Эйзенхауэр ожидал от французов значимого вклада. Однако имелось серьезное расхождение между этими благими надеждами и помощью, которую генерал даже был готов предоставить французам. 1 февраля 1944 года после серьезных препирательств разрозненные подпольные группы были все же объединены во Внутренние французские войска (Forces Francaises de l’lnterieur). В марте командующим Внутренними французскими войсками был назначен Жозеф Пьер Кёниг, один из самых высокопоставленных и бесстрашных соратников де Голля.

Однако лишь в апреле союзники согласились с планом задействования Внутренних французских войск в операции вторжения, да и то в унизительно ограниченном масштабе. В зоне ведения боевых действий бойцам Внутренних французских войск отводилась исключительно роль разведчиков. Диверсионные акты — только в тыловых районах. Был составлен целый ряд планов — «Зеленый план» предусматривал «полный паралич» железных дорог. Согласно «Синему плану», акты диверсии охватывали предприятия коммунального хозяйства, имелся план саботажа при разгрузке топлива и боеприпасов, а согласно еще одному плану обстреливались колонны войскового подвоза противника.

Но, следуя какому-то абсурдному принципу, союзники вдруг стали срывать эти планы, отказались от обещанных поставок оружия и материально-технического снабжения. Для установления радиоконтактов Эйзенхауэр направил всего 4 специалистов, в то время как надобность была в 400. Вместо согласованных ежедневных 60 тонн поставок, контрабандой ввозившихся во Францию по различным подпольным каналам, за целый месяц Внутренние французские войска получили всего 20 тонн.

В день «Д» лишь половина бойцов Внутренних французских войск имела необходимые для выполнения планов оружие и оснащение. Тем не менее приказ о начале боевых действий был отдан, и люди сражались с такой самоотверженностью и мастерством, что впоследствии Эйзенхауэр признал боеспособность Внутренних французских войск эквивалентной 15 регулярным дивизиям.

После войны Эйзенхауэр оценил важность вклада французов эмоциональной фразой. «По всей Франции, — писал он, — «свободные французы» оказывали нам неоценимую помощь в ходе боев, но особую активность они проявили в Бретани. Иначе нам потребовалось бы значительно больше времени для освобождения Франции и разгрома противника в Западной Европе, кроме того, наши потери были бы серьезнее».

Французское подполье, которое отказывался признать Рузвельт, доказало, что оно отнюдь не призрачная сила. За четыре года подпольной борьбы французское Сопротивление потеряло 105 000 участников. Около 30 000 из них были казнены немцами, 75 000 погибли в концентрационных лагерях.

«Однако возможно, величайшее достижение, — писал Рональд Сет, — заключалось не в нанесении урона врагу, а в возвращении чести Франции».

Через пару дней после высадки войск союзников в Нормандии штаб Эйзенхауэра опубликовал коммюнике. В нем раскрылась важнейшая военная тайна, состоявшая в том, что уже 10 часов спустя после высадки на берег первого эшелона войск солдаты-десантники союзнической армии получили в пайке различные сорта мороженого. Целью этого сообщения было показать мещански противившемуся большой войне народу у себя дома, что вторжение — всего лишь главная проверка ратного чувства юмора.

Когда в первый день операции первый десантник высадился на берег в Нормандии, он, как выразился историк Перси Эрнест Шрамм, автор официального военного дневника Верховного главнокомандования вермахта, «был один против огромных сил [германской] армии, против того максимума, который только мог быть сосредоточен немцами на Западе». Союзникам потребовалось время на высадку войск через пролив для достижения равенства сил. Даже через неделю после дня «Д», когда у нас на берегу было 326 000 человек, немцы все еще превосходили нас. В конце концов понадобились миллионы солдат союзников и почти одиннадцать месяцев, чтобы победить этого упорного и опытного врага, невзирая на то что он сражался на два фронта.

Тем не менее даже 6 июня 1944 года, в начале развертывания крупнейшей в мировой истории десантной операции, существовал один-единственный американец, чья деятельность, при условии предоставления ему должных полномочий и соответствующей поддержки, могла бы обеспечить победу над врагом без таких фантастических усилий.

Этим человеком был Аллен Уэлш Даллес, бывший дипломат и адвокат. В те годы он находился в Швейцарии и держал в своих руках невидимые нити великой войны. Задолго до дня «Д» Даллес установил личные контакты с рядом влиятельных и высокопоставленных лиц в Третьем рейхе, которые выражали желание и, похоже, были способны обеспечить победу союзникам и без колоссальной операции по десантированию миллионной армии союзников из Англии.

Однако заявлять сейчас, что Даллес мог один выиграть эту войну, было бы таким же преувеличением, каким глупым и бестактным мог показаться вопрос: действительно ли был необходим этот исторический прыжок союзников через Ла-Манш?

При всем при том подобный вопрос, вероятно, все же правомерен и оправдан с учетом общей обстановки в Германии и на оккупированных ею территориях, картины, которую хорошо представляли себе руководители союзных государств в самый канун дня «Д». Даже с чисто военной точки зрения вторжение было лишь второй частью двойного удара, поскольку союзники уже находились на континенте — в Италии. Можно было вести крестовый поход в Европу с этого обширного итальянского плацдарма (где у немцев было 23 дивизии), затем выйти на юг Франции и в Юго-Восточную Европу (сразиться еще с 30 вражескими дивизиями) и прорваться по территории Франции и Восточной Европы к жизненно важным центрам Германии без вторжения через Ла-Манш.

Сказанное — в известной степени плод досужих рассуждений. Куда более веским фактором не в пользу высадки союзников из Англии было наличие другой ситуации, блестящие возможности которой, почти полностью упущенные, весьма неохотно и поверхностно отражены в описаниях историков Второй мировой войны.

К 6 июня 1944 года вермахт уже не представлял прежней монолитной силы. Если боевая мощь вермахта оставалась исключительно высокой и немецкие войска в целом представляли собой чудовищную военную машину, недовольство и отчаяние, словно термиты, набросились на офицерский корпус армии и гражданское руководство в глубоком тылу страны и принялись разъедать их с невиданной силой. Все больше и больше немцев склонялись к тому, чтобы как можно быстрее прекратить эту войну даже с помощью государственного переворота, даже полагаясь на государственную измену, даже невзирая на лишения и возможность поражения.

Нелегко установить точное время начала разложения немецкого тыла и немецкого офицерства, но вполне вероятно, что это произошло в июне 1943 года. Тогда молодой подполковник (с 1 июля полковник) германской армии решил, что «с него хватит», что пора действовать. Это был фон Штауффенберг, 36-летний офицер, который решил присоединиться к подпольной организации антинацистских офицеров в вермахте. Он был отпрыском швабских дворян, и его незаурядные способности привлекали внимание высших военных чинов вермахта, прозвавших его «молодой Шлиффен». Он воевал в Северной Африке, где был тяжело ранен во время воздушного налета, лишился глаза, кисти правой руки и двух пальцев на левой руке. Одно время он совсем потерял зрение. Его единственный глаз некоторое время ничего не видел. Лежа в полевом госпитале, он с ужасом думал о том, что никогда уже больше не вернется к активной жизни. Там же он решил продолжать борьбу, но не с иноземными врагами, а с нацистами, которых он стал рассматривать как величайших безумцев. Весь свой гнев он обрушил против Гитлера. Им овладела мысль о необходимости убить человека, которого он считал ответственным за физические мучения, причиненные Германии, и в еще большей степени за ее моральную деградацию.