– Ты помогла потянуть за ниточку… А ниточка не простая. Она ведет к сеятелям лжи, раздора и ненависти. Но, я думаю, они сами пожнут тот урожай, которым так стремятся засеять поле Сасандры. Родина наша устоит и станет только сильнее… А от всякой сволочи избавиться мы ей поможем.

Флана кивнула и улыбнулась.

– Поможем. Правда, мало нас… Да и кто мы такие? Сыщик…

– Бывший сыщик.

– Хорошо, бывший сыщик, шлюха из борделя, нарушивший присягу офицер…

– Нет. Не так. То, что ты перечислила, лишь видимость, корочка льда на водной глади. И наши враги думают так же. Но мы граждане Империи, величайшей страны нашего мира, простершейся на одну шестую часть суши. И мы не оставим ее в беде. Ни за деньги, ни за почести, а за любовь к родине мы будем противостоять врагам. Им этого не понять, и в этом их слабость. И в этом наша сила. Просто верь в нашу победу.

– Я верю. Во что-то же я должна верить?

– Вот и правильно. А теперь беги – видишь, как Лита глаза круглит около дверей? Ну, чисто совушка…

– Бегу. Спасибо за все…

Флана вскочила. Мимолетно коснулась губами щеки Мастера и убежала вслед за подругой.

В углу беззвучно плакала Тилла, утирая слезы передником.

Кельван скривился и смял в кулаке недоделанную фигурку кентавра.

Заступать в караул Антоло выпало во вторую стражу.

Шагая за сумрачным Дыкалом, который в эту ночь выполнял обязанности разводящего, табалец поглядывал на небо. Большая Луна в последней четверти. Поднялась на юге совсем недавно, а растущий ломтик Малой Луны уже скрылся за горизонтом – в этот день он должен был появиться сразу после заката. Привычный взгляд астролога выхватил красноватую звезду Рай-Шум, ярко-синюю Го-Дарит, двойную звезду Лумор. Они образовывали так называемый «летний треугольник», и по положению лун относительно него можно предсказать…

– Ох, ты!

Засмотревшись на небо, парень споткнулся и ткнул локтем в спину шагающего впереди Горбушки.

– Ты чо, озверел? – взвыл бывший побирушка. – Щас как дам!

– А ну тихо! – шикнул Дыкал. – Вы что это оба? В карауле или как? Вот погодите, завтра поговорим!

Солдаты переглянулись. Их взгляды не сулили ничего доброго. С сержантом, конечно, спорить себе дороже, но заехать в ухо ближнему… Почему бы и нет? Дыкал хмыкнул – он прекрасно все понял, но промолчал. Зашагал вперед, а парни потянулись за ним следом.

Вот и место, назначенное им для охраны.

У Антоло глаза полезли на лоб. Вот уж не думал, что придется побывать в шкуре надсмотрщика! После аксамалианской тюрьмы он возненавидел законы, лишающие людей свободы. Но сырая камера и зарешеченные окна гораздо человечнее колодок, как ни крути. Здесь же…

Между двух наспех вкопанных в бурую землю столбов застыл, скрючившись, кентавр. Его голова и кулаки торчали из отверстий в толстой, потемневшей от времени, доске, задние ноги, неестественно вытянутые, были привязаны к двум другим столбам, а вернее, кольям. Его поза живо напомнила Антоло закрепленных жеребчиков – в Табале коновалы предпочитали холостить коней в станках.

– Стой! Кто идет? – крикнул ломкий юношеский голос. Цыпа, не иначе.

– Свои, – лениво откликнулся Дыкал.

– Слово! – потребовал караульщик.

– Гроза.

– Засуха. Проходите.

Цыпа и Обельн не скрывали радости от того, что сменились с поста.

– Хоть бы уснул, нелюдь поганый, – тихонько пробурчал пожилой солдат на ухо студенту. – А то все зыркает глазищами-то…

– Разговорчики! – прикрикнул Дыкал. – Так! Ты станешь тут, а ты – тут. Смотреть в оба. Не ровен час, его дружки выручать вздумают.

– Разрешите вопрос, господин сержант? – Антоло занял место согласно приказу, одернул край рубахи, торчащий из-под панциря.

– Ну? – нахмурился Дыкал.

– Что ему будет?

Разводящий задумался, но ненадолго:

– Дык… Выпорют, я думаю. Полсотни палок любого буяна к разуму возвернут.

Антоло кивнул. Виды на будущее не слишком-то радужные, но все-таки не плаха и не каторга.

– К третьей страже ждите смену. Помните слово и отзыв. Старший – Ант, – бросил сержант напоследок.

Цыпа с Обельном ушли отдыхать, а новые часовые застыли у столбов. Пика в карауле не полагалась – только панцирь, шлем и меч.

Кентавр стоял молча, только с хрипом втягивал воздух широкими ноздрями. От него исходил крепкий дух конского пота, сдобренный ядреным перегаром. Смесь достаточно необычная. С пьяными лошадьми студенту не доводилось сталкиваться ни в отцовской усадьбе на табальских холмах, ни в просвещенной столице.

– Ишь, как от него шибает… – принюхался Горбушка. – Я бы сейчас не отказался от кружечки мьельского. А ты как?

Антоло промолчал, занятый своими мыслями. Да и, сказать по правде, напарник был ему противен. Как мохнатая гусеница – до дрожи и мурашек между лопатками.

– Я с кем говорю? – возмутился бывший попрошайка.

– Отстань, Ламон. Не положено в карауле болтать.

– Ишь ты! Болтать не положено! Какие мы правильные! – Горбушка напоказ потянулся и оперся плечом о столб. – Ну да, конечно! В карауле не положено есть, пить, курить трубку, разговаривать, садиться, ложиться… Что там еще? Напомни, а то я как-то запамятовал.

– Отстань. Сколько можно?

Ламон заскрипел зубами. Нелюбовь у них была взаимной и самой искренней.

– Шибко образованный, да? С нашим братом и говорить не хочешь?

– Твой брат в овраге дохлую корову глодает, – со злостью ответил студент. Нет, ну сколько можно цепляться? Так и подмывает дать липучке в ухо. А потом еще под зад сапогом. Для закрепления изученного. – Отстань, а? По-хорошему прошу.

– По-хорошему? – Горбушка схватился было за меч, но передумал. – Не хочешь человеком быть – не надо. Стой хоть до утра! – Он гордо одернул перевязь с мечом, прошелся перед Антоло. Вперед, потом назад. Глянул с нескрываемым превосходством. Вот, мол, я какой! На армейские порядки плюю и тем горжусь. А что? Ведь не побежишь же ты жаловаться? Хоть и грамотей университетский, а понятие о солдатской взаимовыручке имеешь.

Антоло отвернулся. Поглядел на хрипящего кентавра. Как тут не мучиться, когда колодка рассчитана на человека, а конечеловек гораздо выше, если мерить по макушкам. Потому согнули его в баранку. Да еще и отверстие под шею тоже рассчитано на обычного человека. Вот и выходит, что кентавр попросту задыхается. То-то и взгляд у него из-под полуопущенных век такой замутненный. Не только вчерашний перепой сказывается, но и недостаток воздуха. Помочь бы… Хотя бы чуть-чуть раздвинуть колодку, а то ведь чего доброго и отдаст душу Триединому до утра.