— Вас, кстати, два конверта от генерал-губернатора дожидаются, — совершенно некстати и с очевидной досадой сказал командир порта, придерживая калитку, которую гость его намерен был распахнуть. — В получении оных вам надлежит расписаться.

— Сочту за удовольствие, Ростислав Григорьевич.

Возвратились в дом они в той же чинной манере, в какой незадолго до этого беседовал с хозяйкою дома Невельской. Молча пройдя под ее вопросительным взглядом в кабинет, они исполнили все надлежащие формальности, и через пять минут гость снова отбыл, не сопровождаемый на сей раз до калитки уже никем.

По дороге к шлюпке он два раза останавливался, чтобы без свидетелей открыть конверт и поскорей узнать о том, что томило его с момента выхода «Байкала» из Кронштадта, но со всех сторон к нему по-прежнему устремлялись пытливые взгляды местных обитателей, поэтому он дважды убирал драгоценное письмо в карман и продолжал свой путь, сохраняя от злости осанку, неестественную даже для такого вышколенного офицера, как он.

— Давай, братцы, — выдохнул Невельской, прыгая на банку[95] рядом с мичманом Гроте.

Продрогшие в ожидании командира матросы налегли на весла с такой радостью и так дружно, что шлюпка не столько пошла, сколько рванула к транспорту Едва не перелетая с волны на волну, она возвращалась домой с тем веселием и охотой, с какими уставшая лошадь скачет к родной конюшне. Навстречу ей от «Байкала» отвалил баркас, на котором ранее прибыла помощь с берега.

В нетерпении Невельской неосторожно надорвал конверт, вынимая его из кителя, но тут же взял себя в руки, глубоко вдохнул и аккуратно раскрыл депешу, после чего целую минуту, наверное, сидел неподвижно, уставившись на ее содержимое, как на скрижали Моисея. Со стороны выхода в открытое море налетал сильно посвежевший ветер, отчего лист бумаги в руках застывшего капитан-лейтенанта трепетал и рвался на волю. Солнечная погода, обратившая утром Авачинскую бухту в подобие рая, не оставила к этому времени по себе и следа. Серое клочковатое небо прижалось к потемневшей воде, и в узком зазоре между двумя этими свинцовыми плитами остались лишь голый без своих парусов, крохотный транспорт и две лодочки, скользившие навстречу друг другу. Скалы, сопки, вулканы, даже деревья на берегу — все это пропало, исчезло из виду, словно и не было здесь никогда.

— И-и раз… — негромко командовал мичман Гроте. — И-и два…

Весла с обеих сторон согласно погружались в морские волны под его мерный голос, а когда ветром голос его обрывало у самых губ, согласие это в наступавшей внезапно тишине казалось осмысленным — как будто у каждого весла были свой собственный ум, свое сознание и воля, и посредством именно этой воли все они действовали заодно.

Очень скоро баркас, идущий от транспорта, и шлюпка сблизились на дистанцию слышимости. До Невельского долетел голос рыжего урядника, который сидел на корме и, подобно мичману Гроте, отсчитывал ритм своим гребцам. Эти звуки, подхваченные дувшим в сторону берега ветром, отвлекли командира «Байкала» от документа, наглухо перекрывшего ему на минуту-другую весь окружавший его, размеренно покачивающийся мир. Услышав урядника, он вернулся в свое тело, пустовавшее рядом с мичманом на узенькой банке, затем довольно небрежно свернул прочтенное письмо, затолкал его в карман кителя и всмотрелся в приближающийся баркас.

Улыбчивый урядник приветственно замахал рукой, но Невельской в ответ лишь сухо кивнул, переведя взгляд на сидевшего по правому борту человека. Тот поднял голову, и командиру «Байкала» стало понятно, почему давеча он показался ему знакомым. Заострившаяся от перенесенного напряжения подобно клинку память вырвала его лицо из прошлого, и Невельской вспомнил, откуда он знал этого человека. В баркасе, направлявшемся к берегу, сидел тот матрос, что служил с ним на «Ингерманланде» три года назад и однажды намеренно толкнул его во время рабочей суеты на палубе. По возвращении из похода Невельской тогда написал рапорт, в результате чего матроса списали на берег. Однако теперь стало ясно, что наказание этим не ограничилось. Минутное своеволие слишком дорого ему обошлось. Поворачивая голову вслед проходившему мимо баркасу, Невельской не сводил взгляда с бывшего своего матроса, который тоже в свою очередь видел, что командир его узнал.

— Офицеров ко мне в каюту, — бросил он вестовому, ожидавшему его у борта с чаркой в руке. — И убери это.

— Простынете, ваше высокоблагородие.

Вестовой служил при нем уже более пяти лет и от времени до времени имел право перечить.

— Линьков дать велю.

Сухость командирского тона подсказала умнице вестовому, что сейчас его право не действует.

— Всех офицеров звать?

— Всех. — Невельской уже шагал по палубе к люку, ведущему вниз. — До единого.

— Вдевятером в каюте у вас не поместитесь. На голове друг у дружки разве сидеть.

Командир остановился у бизань-мачты. Вестовой не врал. За все время похода офицеры числом более четырех в капитанской каюте ни разу не собирались. Просторные помещения «Ингерманланда» здесь, на «Байкале», припоминались как приятный, но несбыточный сон. Однако разговор предстоял совершенно секретный, и допустить, чтобы его даже случайно кто-то подслушал, было никак нельзя. Собрание офицеров на палубе исключалось. Кают-компания тоже не подходила. Оставалось одно.

— Берга можешь не звать. Без лекаря пока обойдемся. И князя Ухтомского тоже не зови. Остальные — у меня через десять минут. Как-нибудь потеснимся.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Вестовой развернулся и побежал. При этом бежал он так искусно, что полная чарка в его руке нисколько не колыхалась и ни одной капли из нее на палубу не упало.

— Стой! — крикнул ему командир.

— Стою! — подтвердил, останавливаясь, матрос, все же расплескивая, к своему неудовольствию, содержимое чарки.

— Ты помнишь ли того буяна, что был списан на берег после похода в Средиземное море?

Вестовой ответил, ни секунды не задумавшись:

— Никак нет, ваше высокоблагородие! Никаких буянов не помню и помнить не желаю!

Невельской давно уже знал эту его привычку врать лишь для того, чтобы выиграть время для обдумывания надлежащего ответа, поэтому просто стоял у мачты и ждал.

— Завьялов его фамилия, — сдался наконец вестовой. — С каторжными нынче приезжал с берега.

Командир задумчиво свел брови.

— Распорядись, чтобы в погрузочную команду он больше не попадал.

— Слушаюсь!

Невельской подошел к люку, но прежде, чем спуститься, снова посмотрел на матроса:

— И они не каторжные.