Сталкивалась этика приспособления – умение выжить и получить положенное и этика утопической, но честной, искренней веры в коммунизм, с ее преобладанием общественного над личным. В повседневной жизни (не на собраниях) первая чаще побеждала. Каждый разрабатывал свою стратегию существования – речь шла о допустимом или недопустимом (опасном или безопасном!) уровне использования легальных и нелегальных – серых или черных – каналов потребления. Умение жить, умение организовать для себя и своей семьи «самоснабжение» способами законными и не очень – для некоторых продвинутых потребителей уже становилось мерилом жизненного успеха. Индивидуализм – повседневный, противоречащий социалистическим нормам – ярчайшим образом проявлялся в сфере снабжения, распределения и потребления, когда от высоких материй и высокопарных слов переходили к чему-то реальному – еде, одежде, жилью. И престижу. Советский потребительский идеал, спустившись на землю, начинал жить своей жизнью, совсем по другим регламентам, которые плохо поддавались контролю и исправлению.

В период оккупации Германии сталинский человек был впервые перенесен в условия западной, по-иному организованной, хотя и деформированной войной и оккупацией жизни. Если в 1930-е годы в советском городе лидерами потребления были номенклатурная элита, избранные представители научной и художественной интеллигенции, советская «рабочая аристократия» (ударники и стахановцы), то пребывание в Германии несколько раздвинуло эти рамки. Во второй половине 1940-х годов среди лидеров потребления оказались и другие менее обеспеченные и более многочисленные группы, в том числе (и до известной степени) и рядовые сваговцы. Именно они (вместе с офицерским составом Группы советских войск в Германии) попали на передовую начинавшейся (едва начавшейся?!) в те годы «массовизации» престижного потребления.

Каналы трансляции и «экспорта» предметов потребления в СССР, а вместе с ними и потребительских практик были разнообразными и представительными. М. И. Семиряга, ссылаясь на известного «трофейщика» генерал-лейтенанта Ф. И. Вахитова, приводит в своей книге сведения о потоке потребительских трофейных товаров, поступивших в СССР после войны. Историк, в частности, сообщает: «Лишь из одной Германии трофейные войска… отправили на родину 60 149 роялей, пианино, фисгармоний, 458 612 радиоприемников, 188 071 ковер, 941 605 предметов мебели, 264 441 настенных и настольных часов, 588 вагонов посуды, преимущественно фарфоровой. Было также отправлено 3 338 348 пар гражданской обуви, 1 203 169 пальто, 2 546 919 платьев, 4 618 631 штуку белья, 1 052 503 головных уборов, 154 вагона мехов, тканей и шерсти, а также 24 вагона музыкальных инструментов»840. Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть приведенные цифры, поскольку в книге Семиряги отсутствует ссылка на источник. Но его данные о трофейном вещевом потоке подхватили журналисты и блогеры, что, как это часто бывает, придало приведенным выше цифрам некую информационную легитимность, но отнюдь не подтвердило их достоверность. Тем не менее совсем игнорировать сведения М. И. Семиряги мы сочли неправильным. В любом случае, если нельзя пока проверить точность цифр, то номенклатура вывезенных товаров совпадает с той, что поступала в СССР по другим известным нам каналам, как государственным, так и частным.

Е. Д. Твердюкова ввела в научный оборот докладную записку Генерального прокурора СССР К. П. Горшенина о расследовании прокуратурой фактов незаконного приобретения ширпотреба и предметов роскоши работниками некоторых наркоматов, находившимися в служебных командировках по демонтажу оборудования на предприятиях Советской зоны оккупации. К примеру, только у работников Наркомата цветных металлов изъятое трофейное имущество было оценено суммой в 620 тысяч рублей по твердым ценам. Вообще факты злоупотребления трофейным имуществом в СССР были, по оценке Твердюковой, многочисленны. Еще более важен вывод автора о сложившейся во время и после войны номенклатурной системе, в рамках которой «создавалась собственная шкала ценностей, использование доступных материальных ресурсов было распространено повсеместно и считалось абсолютно нормальным»841.

Первый частный и совершенно легальный потребительский поток из Германии пересек границы СССР вместе с демобилизованными военнослужащими. Это были так называемые трофейные подарки, о которых в мае 1945 года распорядился лично Сталин. «Каждому увольняемому бойцу продать по дешевой цене трофейные товары и дать жалование за столько лет, сколько он прослужил в армии, – об этом генералиссимус заявил 22 мая 1945 года на совещании по вопросам демобилизации Красной армии. – При демобилизации не отпускать бойцов и офицеров с пустыми руками – раздавать радиоприемники, велосипеды и др. вещи и, кроме того, организовать через хозяйственный аппарат полка продажу различных товаров»842. Говорить о конкретных цифрах в данном случае вряд ли возможно. Как и неуместно оправдываться, что трофейных подарков и вещей было «не так уж много»843. Советские военнослужащие считали, что они имеют полное право на свою долю военных трофеев. Каждый из них мог предъявить побежденной Германии свой личный счет, в том числе (и совсем не в первую очередь) счет материальный. Так к этому относились и Сталин, и Жуков, и рядовой боец, и (в то время) союзники по антигитлеровской коалиции.

В СВАГ старались не только обеспечить через комендатуры «своих» отъезжающих вещевыми подарками, но и помогали демобилизованным из Группы войск. В Тюрингии, меньше пострадавшей от войны, комендантам и начальникам округов было разрешено бесплатно выдавать «из трофейного имущества в качестве подарков увольняемым по демобилизации красноармейцам и сержантам, хорошо исполнявшим службу», велосипеды, радиоприемники, часы, музыкальные инструменты, бритвенные приборы и многое другое. Кроме того, было приказано через «хозяйственные аппараты воинских соединений и частей» наладить «продажу за наличный расчет увольняемым военнослужащим трофейных товаров и предметов широкого потребления»844. В октябре 1945 года в федеральной земле Тюрингия подарки для демобилизованных «были организованы во всех комендатурах», вручали их «в торжественной форме». В числе подарков были мануфактура, белье, отрезы сукна, джемперы, обувь, ружья, радиоприемники… Все это интерпретировалось политработниками как сталинская забота о воинах Красной армии845. Понятно, что такая ситуация была не везде. Кому-то не повезло. Из некоторых комендатур поступали сообщения: «демобилизованных обеспечивать нечем», «подарочного фонда нет»846.