о том, чтó ему не удалось сделать, и чувствовал себя немного потерянным в новой, блестящей, одержимой духом стяжательства Москве. На маленькой даче под Москвой, за высоким зеленым забором, без устали писал свои книги Александр Солженицын. Как-то осенью, ближе к вечеру, я приехал навестить его, и он часа два, пока за окном сгущались сумерки, рассказывал о своей жизни, о тяготах войны и гонениях при советской власти. Он говорил, что верит в Путина и Россию. Писатель не признавал, что Россия одурманена материализмом и отравлена свалившимся на нее благодаря нефтяным доходам богатством, и уверял, что свойственное русским чувство собственной исключительности имеет духовные основы. Он не видел ничего плохого в сохранении господствующего положения России на постсоветском пространстве, «включая наших братьев в Украине». Хотя после изгнания из Советского Союза Солженицын почти 20 лет прожил в Вермонте, он не проникся ценностями либерального интернационализма, особенно в его агрессивном неоконсервативном выражении, продемонстрированном в Ираке.

Я старался как можно полнее использовать возможности российских СМИ, давая интервью тележурналистам и газетчикам и рассказывая о вызовах, стоящих перед американской политикой, и о своем стремлении к оздоровлению американо-российских отношений. Кроме того, я предпринял довольно необычную инициативу, предложив выступить в Комитете Государственной думы по международным делам и ответить на вопросы, касающиеся американской политики. Как бы ни несовершенен был мой русский, думаю, что, проведя почти три часа с депутатами, я внес весомый вклад в развитие наших отношений с Россией. Некоторые мои оппоненты позднее извинялись за слишком резкие комментарии и острые вопросы. Я заверил их, что на слушаниях в Конгрессе в Вашингтоне иногда разгораются, мягко говоря, еще и не такие страсти.

По опыту моей прошлой работы в России я знал, что понять эту страну невозможно, не побывав за пределами Москвы и Санкт-Петербурга. Точно так же русским не понять Америку, питаясь исключительно ее карикатурными описаниями, которыми кормят их российские СМИ, по большей части превратившиеся в филиалы Кремля. В течение трех лет пребывания на посту посла я выезжал за пределы Москвы почти 50 раз. Я проехал всю Россию с запада на восток, от Калининграда до Владивостока, и с севера на юг, от ледяной Арктики до Сочи на Черном море. В основном мы с Лисой с комфортом путешествовали по Транссибирской железной дороге – это, пожалуй, по-прежнему был лучший способ почувствовать бескрайность российских просторов. Несколько незабываемых дней я провел на Чукотке, которую отделяет от Аляски Берингов пролив. Один из самых богатых людей России, Роман Абрамович, занимал здесь пост губернатора. Он вкладывал в местную инфраструктуру огромные средства. Такого рода деятельность играла в путинской России роль своеобразных общественных работ для олигархов. В Волгограде, бывшем Сталинграде, я вел трогательные беседы с пожилыми ветеранами войны.

Я провел много вечеров в Сибири и на Урале, где местные губернаторы со своими помощниками пытались напоить до бесчувствия посетившего их американского посла. Как и мои предшественники, я использовал самые разные приемы, чтобы оставаться трезвым, – незаметно выливал содержимое стопки в горшки с комнатными растениями, наливал в стакан воду вместо водки, пил спиртное не залпом, а маленькими глотками, но это мало помогало. Я по-прежнему был очарован Северным Кавказом, но так и не побывал снова в Чечне, где теперь правил путинский наемный бандит Рамзан Кадыров.

* * *

Мы упорно работали, стремясь усилить экономическую составляющую нашего сотрудничества с Россией и наконец преодолеть торговые противоречия. Подписание двустороннего торгового соглашения сначала планировалось приурочить к открытию саммита «Большой восьмерки» в Санкт-Петербурге в июле 2006 г. Путин, как нам казалось, придавал ему большое значение, что давало нам некоторые преимущества на переговорах, которые продвигались очень медленно. Быстрый прогресс на таких же переговорах с Украиной, результатом которых стало подписание весной 2006 г. двустороннего соглашения и нормализация торговых отношений, только сыпал соль на рану российскому президенту. В секретном письме, отправленном Райс по электронной почте в апреле, я нарисовал мрачную картину: «В ходе переговоров мы достигли точки, после которой их эффективность будет только снижаться. Нежелание российского президента сделать решительный шаг к заключению сделки может привести к тому, что русские быстро, как они это умеют, скатятся назад, в болото реальных и воображаемых обид. К сожалению, в вопросе вступления России в ВТО отношение Путина к американцам становится все более негативным. ‹…› На данном этапе он вполне может выстрелить себе (и России) в ногу, заявив, что Россия вообще не нуждается в ВТО, и США могут подтолкнуть его к этому решению»[95].

Американо-российские переговоры наконец продвинулись вперед, и в ноябре 2006 г., более чем через 12 лет после их начала, было подписано двустороннее соглашение. Процесс вступления в ВТО и отмены поправки Джексона – Вэника растянулся еще на несколько лет, поскольку Россия была возмущена тем, что ей устроили форменную колоноскопию, требуя в числе прочего пересмотра нескольких сотен законодательных актов и тысячи с лишним международных соглашений. Тем не менее это событие стало единственным серьезным прорывом в наших экономических отношениях за последнее десятилетие.

Кроме того, мы продолжали упорно работать, чтобы увеличить объем двухсторонней торговли и инвестиций. Я провел немало времени с представителями американских деловых кругов – как крупных энергетических компаний, так и среднего бизнеса, – пытающихся найти точку опоры на неустойчивом российском рынке. Бизнес в России был занятием не для слабонервных; один американский топ-менеджер дошел до того, что стал участником своеобразной программы защиты свидетелей, разработанной в его энергетической компании, спасаясь от хищных российских партнеров, пытающихся растащить крупное совместное предприятие. Несмотря на риск, в России были деньги, которые можно было зарабатывать, и новые рынки, которые можно было осваивать, и я активно занимался лоббированием, окучивая самых высокопоставленных кремлевских чиновников, глав регионов и руководителей местных администраций и добиваясь от них установления единых правил игры для американских компаний. С 2005 по 2006 г. объем американских прямых инвестиций в Россию увеличился на 50 %. Вырос и товарооборот между нашими странами.

Самой громкой торговой сделкой стала покупка Россией лайнеров Boeing, в том числе новых Boeing 787 Dreamliner на сумму почти $4 млрд. Глава российского отдела продаж и операций компании Boeing был очень опытным специалистом. Поставки российского титана в США позволили приступить к производству нового, более легкого варианта Boeing 787. В результате в Москве были открыты исследовательские и конструкторские предприятия, на которых было создано приблизительно 1400 рабочих мест для российских инженеров. Этот шаг был умной инвестицией, поскольку способствовал усилению интереса к закупкам в США и служил прекрасной рекламой высокотехнологичных продуктов, которые могла предложить Россия. Эта сделка, официально оформленная в середине 2007 г., стала самой крупной после окончания холодной войны американо-российской сделкой вне энергетического