просто неестественная реакция на то, что он позволил себе остановить меня.

В этом нет абсолютно ничего больше.

Верно?

Губы Киллиана встречаются с моим лбом, и я уверена, что в моем сердце что-то дрогнуло, когда он прошептал:

— Это моя девочка.

Глава 24

Глиндон

— Ты все равно опоздаешь, так что, может, вернемся к моей очень логичной идее остаться в постели на весь день?

Я уставилась на Киллиана со своего места на пассажирском сиденье его машины.

— Ты шутишь?

Он постукивает пальцем по рулю.

— Странно, я редко шучу, но ты все равно так думаешь. Нам нужно поработать над твоими проблемами с отрицанием.

Я закатываю глаза и смотрю в окно.

— Ты только что закатила глаза?

— А что насчет этого? Нам нужно поработать и над этим?

— Да. Это чрезвычайно ювенальный жест.

— Вау. Посмотри, как ты прилично себя ведешь. Королева ищет своего инструктора по этикету.

— Сомневаюсь, что он ей нужен.

— Это был сарказм.

— Я знаю. — Он дарит мне одну из своих редких улыбок. — Я также знаю, что ты используешь его когда нервничаешь. Бесполезно беспокоиться о том, что ты опоздаешь на урок, ведь ты все равно опоздаешь.

Мои губы раздвигаются.

Я хорошо знаю его наблюдательность и умение читать эмоции, но я не готова испытывать их снова и снова.

— Я не такая, как ты. Я не могу не волноваться, гений. Кроме того, профессор Скайс уже считает меня посредственностью. Я не хочу давать ему повод ненавидеть меня еще больше.

Он снова постучал указательным пальцем по рулю.

— Это тот самый профессор, который поощряет твои издевательства?

— Он не поощряет издевательства...

— Но и не прекращает, — заканчивает он за меня.

Я молчу, и он, очевидно, воспринимает это как подтверждение.

В машине повисает неловкая тишина, подчеркнутая, пульсирующая между ног.

Ранее я проснулась от того, что очень твердый член Киллиана пристроился между моих бедер.

Он определенно намеревался войти в меня. Когда я сказала ему, что у меня все еще болят ноги и я, вероятно, не смогу сегодня двигаться, он ответил:

— Это еще одна причина, чтобы остаться в постели на весь день.

— Киллиан, нет. У меня занятия. Не говоря уже о том, что мои друзья, должно быть, очень волнуются за меня.

— Убийственная радость.

— Значит ли это, что ты не будешь меня трахать?

— Зависит от обстоятельств. Ты возьмешь мой член в рот и отсосешь мне, как грязная маленькая шлюшка?

Клянусь, моя киска запульсировала от того, как легко он говорит такие грубые вещи, но я все равно прочистила горло.

— А что я получу взамен?

— Я не буду тебя трахать.

— Нет, я хочу кое-что другое.

— Посмотри, как ты учишься вести переговоры. Давай послушаем. Чего ты хочешь?

— Дай мне подумать об этом.

— Сделай это, пока стоишь на коленях, детка.

В итоге я отсасывала ему до боли в челюсти, а потом он заставил меня проглотить все до последней капли его спермы, глядя на меня сверху вниз с темным, кажущимся спокойным вожделением.

Он засунул два пальца мне в рот и оттрахал мой язык остатками своей спермы.

— Вот так. Проглоти все. Пропустишь хоть каплю, и я не смогу сдержать обещание не трахать тебя.

Потом он принес мне завтрак в постель. Без шуток. Он сам все приготовил и заставил меня все съесть, потому что, видимо, я хреново справляюсь с потребностями своего тела.

И теперь, когда я думаю обо всем этом, пульсирующая дрожь зарождается в моем сердце и отказывается уходить.

Киллиан достает сигарету и засовывает ее между губами, затем ищет свою Зиппо.

Я хлюпаю носом:

— Разве ты не сказал, что бросишь, если я буду держать твои руки и губы занятыми?

Я жду, что он рассмеется, но он просто выбрасывает сигарету в окно и раскрывает ладонь.

— Рука.

Сглотнув, я кладу свою в его ладонь.

Его рот кривится в небольшой ухмылке.

—Теперь губы. — Когда я колеблюсь, он смотрит на меня. — Ты не была такой застенчивой, когда впервые поцеловала меня прошлой ночью.

— Заткнись. —ьЯ чмокаю его в губы и ненавижу то, как мне это нравится. Ненавижу, как мне нравится ощущать его губы, как они раскрываются, посасывают и покусывают. Ненавижу осознание того, что до сих пор мне никогда не нравилось целоваться.

Когда я чувствую, что слишком увлеклась, я отталкиваю его и прочищаю горло, отчаянно пытаясь сменить тему.

— Разве у тебя тоже нет занятий?

— Я не обязан посещать их все, и мне точно не нужно беспокоиться о том, что профессор внесет меня в свой список дерьма.

— Держу пари, они все считают тебя примерным студентом.

— Я и есть примерный студент. Как, по-твоему, я попал в медицинскую школу?

— Манипулируя бедной душой или двумя?

Он хихикает, и это звучит забавно и легко для слуха.

Не так, как его обычный садистский смех, который является проявлением его дьявольской стороны.

— Я не могу манипулировать своим путем в медицинскую школу.

— Ты можешь обмануть.

— Не совсем. В конце концов, это меня настигнет. Кроме того, я пропустил два года. Уровень Бога трудно достичь.

— Твое высокомерие просто ошеломляет.

— Спасибо.

— Это был не комплимент.

— Мой гениальный нейрон, и я решаю воспринимать его как таковой.

Я останавливаю себя, прежде чем снова закатить глаза и заставить его начать раздражающую лекцию.

— Неужели трудно быть гением?

— На самом деле, это не требует усилий. Мне не нужно думать, прежде чем действовать. Все приходит ко мне естественно.

— Тогда почему ты сказал, что уровня Бога трудно достичь?

— Люди обычно лучше относятся к трудностям, и они, конечно, хорошо реагируют на дымовые завесы, полуправду и хорошо продуманную ложь.

— Не все.

— Это то, что ты говоришь сейчас. Попробуй узнать суровую правду и посмотри, не захочешь ли ты никогда о ней не знать.

— Я бы все равно искала правду. Да, это может быть больно, но я бы нашла способ примириться с этим. Грустить и бороться какое-то время — это бесконечно лучше, чем жить фальшивой жизнью.

— Слова. Слова.

— Я имею в виду каждое из них.

— Хмм.

— Что должно означать «хмм»?

— Просто «хмм».

— Вау, спасибо за разъяснение.