Женский голос на автоответчике интригующе сообщил:

– «Здравствуйте, меня нет дома, говорите только хорошее».

– Лизка… Хотел сказать, что сегодня не приеду… Что-то я… В общем, и завтра не приеду, прости.

Он включил громкость телевизора, с удовольствием пропел вместе со своими ровесниками, известными и не юными уже певцами старую, чудесную песню – о Москве, о юности, о том, как хорошо и легко в молодости было ходить по родному городу, когда впереди было все, снова выключил звук, когда начался час криминальных новостей. Выбросил при этом из холодильника неизвестно сколько пролежавшие там сосиски и почти полную баночку поросшей зеленой бархатной плесенью сметанки. Потом глубоко вздохнул и решительно взял трубку.

Родной, бесконечно родной голос слабо ему ответил:

– Алё…

– Малыш, это я… Здравствуй, моя хорошая.

Денис секунду подождал ответа, но Маргоша только вздохнула.

– Как Оксаночка? – бодро спросил Денис, не очень надеясь на ответ.

– Ничего… – снова вздохнула Маргоша. – Вот, сосет молоко, нашла там у меня что-то… А я думала… уже совсем ничего нет…

– Ну как же нет! Молодцы, девочки! – Денис кашлянул и осторожно спросил: – Я приеду, можно? Маргошенька…

– Конечно, – ответила девушка безучастно. – Хорошо, ура… Папка…

Денис, как обычно в последнее время, остро почувствовал свою беспомощность и вину. Как помочь, какие найти слова?

– Дочунь… Ну не надо… Ведь главное, что ты и Оксаночка здоровы… Господи, ну что мне сделать?! Давай, я его убью, а?

– Зачем?… Пап…

– Да, дочка?

– Я такая страшная стала… Уродливая…

– О Господи, что ты говоришь!..

– У меня волосы выпадают…

– Да ерунда какая! Вырастут! Так бывает после родов!

– Бывает?… Пап…

– Что, маленькая моя? Что, родная?

Денису показалось, что Маргоша начала плакать.

– Приезжай скорей… Я всю ночь не спала, хоть подремлю… Она у няни не засыпает… только когда я ее беру на руки… И опять через полчаса плачет… Ты погуляешь с ней?

– Конечно! Еду!

Денис снова включил музыку, сделав погромче, быстро побрился, в который раз обратив внимание, что ему теперь, чтобы хорошо себя видеть, надо все дальше отходить от зеркала. Надел новый белый свитер, критически посмотрел на себя в зеркало и поменял на темно-серый, удачно скрывавший живот. Выправив светлый воротничок рубашки, слегка побрызгал волосы туалетной водой с запахом свежести, забросил в рот подушечку мятной жвачки и быстро вышел из дома.

Накупив продуктов, конфет, коробок с молочной смесью и памперсов, он долго выбирал цветы. Хотел купить розы, но представил, что завтра утром они завянут, скорбно опустив головки, и Маргоша еще больше опечалится. Гвоздики – тоже нет, протокольные, равнодушные…

Денис смотрел на разные заморские цветы, в основном задерживаясь на названиях, полузабытых или удивительных для него, биолога, в конце концов купил пышный букет оранжевых игольчатых хризантем и поехал на мойку. Вдруг Маргоша захочет с ним покататься, как раньше, Оксаночку ведь можно оставить на часок с няней. Маргоша мечтает водить, а Оксанка категорически против.

– Она будет ездить, как я, только с шофером, – безапелляционно заявила она.

– Ну вот ты шофера ей и подари на совершеннолетие, – огрызнулся тогда Денис и решил – как только получится, купит ей машину.

Денис подъехал к мойке уже ближе к полудню. Наклонившись, поднял с пола под сиденьем фантик от жвачки, брезгливо скомкал его. Иногда так тошно становится от самого себя. Куда от себя деваться? Как будто в тебе живут два человека – один делает, другой осуждает, один радуется, другой брезгует. И тот, что осуждает и брезгует, очевидно, прав. Только это говорит – кто? Кто-то третий, кто живет внутри тебя? Или тот бедный, слабый, запутавшийся в своих желаниях, кто может радоваться тому, от чего тошно первому? Денис, вздохнув, вылез из машины, оглядываясь в поисках мусорного контейнера. К нему подошел пожилой мойщик.

– Пропылесосить или обычную?

– Помойте как следует, – кивнул Денис. – Не спешите, я пока прогуляюсь.

Рядом с мойкой начинался большой парк, в котором Денис иногда недолго гулял, пока обслуживали машину. Денис прошелся по дорожкам, усыпанным желтыми и красными листьями, и присел на лавочку.

Хорошенькая молодая мама, мило одетая, со спокойным приятным лицом, неторопливо везла по аллее модную трехколесную коляску. Оксанка купила для внучки похожую… Девушка доброжелательно взглянула на Дениса и прошла мимо. Денис проводил ее взглядом. Наверно, дома ее ждет молодой симпатичный муж. Девушка невозмутима, уверена в себе. Почему же их бедной, беззащитной, совершенно открытой миру и людям Маргошке так не повезло?

Черт дернул тогда Оксанку, вот точно, черт… И хорошо, что сегодня он так с ней и не договорился.

Лучше приехать к девочке одному, по-отечески ее утешить, непонятно, правда, как, но попытаться в который раз найти слова, объяснить. А Оксанка, со своими танковыми атаками… Маргоша только молча плачет, слушая ее, и еще больше замыкается в себе. Ну что ж, можно надеяться, что Оксана полдня будет заниматься красотой своего лица и тела… Тела… В общем, это ее дело. Она права – за столько времени он так и не определился. И опять все определила она. И он просто молча согласился с ее решением. Он тоже его принял, наверно, не отдавая себе отчета, давно принял. Та свобода, которая поначалу была, по крайней мере для нее, вынужденными интервалами между их встречами, теперь…

Денис вспомнил их последнюю встречу у Маргоши.

Они приехали вместе, как дружные родители, вошли за ручку, чтобы хоть чем-то порадовать Маргошу, которая все эти годы переживала и надеялась, и все ждала, когда же родители опять будут вместе. Но сейчас она даже не взглянула на них, как сидела на большом стуле в прихожей с малышкой на руках, так и продолжала тихонько покачивать ее, отвернувшись от всех. Потом встала и ушла в спальню, легла, положила рядом с собой уснувшую малышку и лежала с закрытыми глазами.

Денис тихо походил по большой пустой квартире, которую Оксана недавно купила и обставила для Маргоши по своему вкусу. Его взгляд привлекла картина, на которой девушка в струящемся по ее тонкой фигурке нежно-розовом платье взлетала в небо. Люди, стоявшие внизу, тянули к ней руки. Денис присмотрелся внимательней. У кого-то в руках были цветы – и настоящие, и хрустальные, и золотые… А девушка с отстраненным и светлым лицом устремлялась все выше и выше…

– Оксан, что за картина такая?

– Нравится? Купила в Переславле-Залесском. Художница в монастырь ушла, это ее последняя картина перед постригом.

– Слушай, а может, не надо Маргошке сейчас смотреть на такие картины, а?