– Они уже на вас, – невозмутимо произнес он.

– Где? – с некоторой тревогой спросила Аманда, неуверенно дергая себя за одежду. И тут увидела, как по ноге Джалона льется кровь. Быстрый обыск собственной персоны выявил несколько жирных бурых тварей, слюнявыми украшениями свисавших с ее до ужаса белых икр и бедер, а также уютную толстую парочку, угнездившуюся у нее на животе. Дрейк, привлекший к себе еще больше этих маленьких долбососов – одному отважному парнишке удалось даже протиснуться в люверс для шнурка на ботинке, чтобы отведать горячей еды в ямочке у Дрейка на лодыжке, – фотографировал эту их первую близкую встречу с дикой живностью Борнео. Ни он, ни Аманда ничего не почувствовали. Хенри научил их счищать паразитов с кожи тупыми краями ножей. Очевидно, никому не будет разрешено вступить на эту запретную территорию, не пролив немного крови, – невольное подношение самому́ великому лесу – и без занятия поначалу отвратительного, затем просто докучливого, которое быстро стало регулярной привычкой дня, бездумной, как чистка зубов.

После того как всех оттерли табачным соком (походный совет Хенри, сок же предоставил энергично жующий Джалон), застегнули все пуговицы, надели все блузы и, в общем и целом, освежили, они спустились с гребня по узкой извилистой тропе в притопленный сине-зеленый мир нескончаемых джунглевых сумерек. Воздух был удушлив до того, что в нем можно было плавать. И часа не прошло, как ошеломляющее разнообразие тропической жизни, сплетенная ткань органического искусства свелась к отупляющему повторению собственных хлюпающих шагов, сложная оркестровка животного и насекомого звука сгустилась до пыхтенья вдохов и выдохов в собственных булькающих морем ушах. Они спотыкались; они падали; они поднимались и с трудом пробирались дальше, не жалуясь – на разговоры тратилось слишком много драгоценной энергии. Тела их начали набирать внушительный ассортимент порезов, укусов, ожогов и ссадин. Их лица, словно бы укрытые защитным слоем масла, всегда лоснились от пота, волосы Аманды – промокшие локоны до подбородка. Они перешли на другую сторону по хлипкому мостику из лиан и бамбука, быстрый приток пенился желтым и бурым под их гусиным шагом. Вброд преодолевали они взбухшие потоки теплой воды чайного оттенка и сползали по трелевочным волокам, скользким от мха. Они барахтались в грязи, густой, как шоколадная глазурь, смердящей, словно выгребная яма, а затем прорывались сквозь стену леса на необычайную поляну, всю живую от света, простые пряди травы топорщились, как тканые редкости, подожженные изнутри, а дальше – брошенная деревенька, хижины и сараи давно завалились, лишь серые полинявшие крыши остались сидеть прямо на заросшей земле, ростки свежей зелени пробиваются тут и там, словно полоски на скучном костюме. Посреди леса они набрели на цветок – массивное алое извержение почти метр в диаметре, как будто лесную подстилку вспороли и намеренно отогнули, обнажив грубую уродливую рану, усеянную сыпью белых шрамов и воняющую протухшим мясом. Жужжащие мухи чудовищных габаритов липли к этой плоти с жадностью наркомана.

Часа в два дня Хенри сказал, что нужно остановиться и разбить лагерь. Надвигается скверная буря.

Аманда взглянула в безнадежную путаницу ветвей и листвы.

– Откуда он знает, что буря идет? Я даже неба не вижу.

– Это потому, что ты – невежественная белая дама, – объяснил Дрейк с нелепым выговором, – ему звуки говорят, звуки его родной земли, песня мохнатых и пернатых существ, вой великих мартышек.

– Я б тебя стукнула, если б так не устала.

Через час тусклый свет потускнел еще больше, высокие древки деревьев взялись раскачиваться, словно мачты при крепком ветре, лиственные кроны их, качаясь, сбивались вместе в окаймленной гармонии, в стонах ветвей, когда в собиравшейся тьме дерево терлось о дерево. Хенри и Джалон нервно хихикали между собой.

– Вот слышите, – смущенно пояснил Хенри, – деревья, они сексом вместе занимаются.

Должно быть, низко над головами их обмахнула драная юбка черной тучи, потому что в их укрытии вдруг настала ночь. Где-то за границей видимости в землю забила молния, гром у них в ушах – будто с рампы скатывают пустые стальные барабаны. Кусочки листьев и коры мягким градом обрушились им на крышу, под которой они жались к столбикам, как отчаявшиеся моряки, а ливень рухнул на них внезапно с полной силой, как будто откинули люк, и на головы им обрушилось нечто вроде горного водопада. Через полчаса все закончилось. Никто не шевельнулся. Лес капал всеми своими поверхностями шумно, постоянно, всю ночь напролет и до следующей зари, когда они проснулись под вихрящиеся занавеси пара, исходящие от земли, и щебет древесных лягушек, скрежет птиц, уханье гиббонов. Хенри и Джалон сбились в дружную кучку над горкой мокрых палочек, своими зажигалками «Бик» вынуждая огонь гореть.

Ошалелая Аманда искоса глядела на эту сцену. Дрейк сидел поблизости, энергичной тряской изгоняя из походных ботинок ночных оккупантов.

– Мы, к черту, где? – спросила она. – На острове Черепа?[113] – Она высморкалась, нахмурилась результату.

Дрейку стало весело.

– Надеюсь, Конгу ты понравишься, – сказал он, – иначе нам хана.

Она не обращала на мужа внимания. Ее приперла нужда – в чем-то, в чем угодно. Поискала жестянку «Лидза-и-Палмера». Да, черт бы его побрал, сухое печенье слегка отсырело, однако в нем сохранялось более чем достаточно вкуса, чтобы перенести Аманду на несколько восхитительных мгновений в то состояние, где ни усталость, ни неудобство ее б не обеспокоили. Вкус – ощущение богов.

Оттуда день покатился под откос, поскольку все тропы, казалось, упрямо ползут вверх, и даже когда земля, очевидно, лежала ровно и свободно от силков, ощущалась она скользкой, как сальный кухонный пол. Вместо того, чтобы упрочиваться от применения, их крепость духа распадалась от часа к часу. Держать равновесие удавалось с трудом: сперва кто-нибудь один спотыкался и падал, за ним другой. Однажды, когда Дрейк потянулся вниз помочь жене подняться на ноги, ей показалось, что в глазах у него она что-то заметила.

– Вытерплю столько, сколько и ты вытерпишь, – объявила она.

Лицо Дрейка осталось каменным.

– Я ни слова не сказал.

Пообедать они остановились на прохладной опушке рядом с горкой из черного камня, откуда изливалось с десяток отдельных ручейков белокипенной воды. Дрейк сделал снимок. Аманда кинулась на манящую постель губчатых папоротников.

– Знаешь, – сказала она, – я уже даже забыла, как выглядит солнце. – Молчание. Откликнуться никто не пожелал. И что с того? Уже безразличная к слабому настойчивому аромату органической гнили, Аманда растянулась на спине, небрежная, как любой местный, в самой сердцевине этой уютной зеленой пещерки. Грандиозные серые колонны нестареющих деревьев взметались вокруг нее ввысь, сходясь фантастическими сводами живой материи, сотканной воедино так тонко, что из