Он кивнул, сжав зубы от жжения в ноге, на губах пузырьками выступила пена.

– Что-то мне так не кажется, – я по самую рукоятку всадил ему под колено Укоризну. На сей раз Грегор завопил, а через мгновение в дверь заглянула Анна.

– Томас, – спросила она, – что ты, во имя Госпожи нашей, делаешь?

– Это человек, из-за которого сегодня чуть было не погибла твоя Роузи, – ответил я. – Это ему Лука платит за слив сведений. Это он. Мать. Его. Нас. Не. Предупредил.

Клянусь Госпожой, я услышал, как Анна зарычала – утробно, по-звериному. Я её осадил.

– Сэр Эланд там ещё живой? – спросил я.

– Так точно. Ослаб, но жить будет.

– Вот и хорошо. Сделай-ка одолжение, Анна Кровавая. Спустись-ка вниз, возьми у него меч да принеси сюда. Сделаешь?

– Есть, – она вышла.

Я посмотрел Грегору в глаза и задержал его затравленный взгляд. Пощада и Укоризна сработаны красиво, но слишком коротки и не приспособлены для того, чтобы сносить головы. А тяжёлый меч сэра Эланда на это как раз сгодится.

Была долгая ночь, и с рассветом она не закончилась.

Под конец Билл Бабник оклемался, и хотя его шатало из стороны в сторону, череп вряд ли проломился, так что всё было путём. Мы уложили его в постель и оставили оплакивать погибших девиц. Анна не хотела упускать Роузи из виду после таких событий, но нельзя было ей этого позволять – слишком ещё много дел впереди. Кроме того, как я понял, Роузи и сама может за себя постоять – лучше, чем представляет себе Анна. Мы с Микой и ещё двумя ребятами занялись починкой дверей, Анне же я велел подлатать сэра Эланда. Она, конечно, не лекарь-цирюльник, как доктор Кордин, но под Абингоном каждый в этом деле кое-как наловчился. Анна довольно неплохо умела промывать и заштопывать раны, если было надо. Я знал, что эти двое друг друга на дух не переносят, но лжерыцарь сегодня ночью бился храбро. Очень храбро. Похоже, когда сэр Эланд понял, что он единственный, кто может спасти этих женщин от гибели, он наконец-таки стал героем, каким всю дорогу себя воображал. В итоге сэр Эланд всё же обрёл своё место под солнцем.

Билли Байстрюк получил задание тащить большой кожаный мешок, и, кажется, ему это было в радость. Мешок, конечно, протекал, но всё же Билли следил за ним зорко.

Дом в Свечном закоулке удерживали мы всю эту долгую и тяжкую ночь, ожидая нового нападения, но его не случилось. Я хотел сходить к «Золотым цепям», но это было почти что в Торговом ряду, а слова Эйльсы всё не шли у меня из головы. Тебе надо удалиться от дел, сказала она, удалиться от непосредственных дел Благочестивых – раньше, чем полыхнёт. Взрывчатка сегодня ночью не применялась, насколько я знаю, но такая жаркая ночка ничем не хуже. Если я засвечусь в «Цепях», этого уже не исправить. Надо положиться на братца, хотя смириться с этой мыслью ой как нелегко.

Начинало рассветать, когда пришёл Борис и постучался в свежепригнанную дверь. Мика привёл его ко мне, и я заметил, что у здоровяка изнурённый вид.

– Что случилось? – спросил я.

Борис ходил с Йоханом отбивать «Золотые цепи», и, похоже, там сегодня ночью было горячо. На кольчуге в двух местах зияли прорехи, на лице виднелись запёкшиеся кровоподтёки, с тыльной стороны предплечья сочился порез.

– Готово, начальник, – сказал он. – Кишкорезов прогнали, «Цепи» спасли. Многие из них слиняли, однако. Слишком многие.

– Чёрт, – буркнул я. – Где брат?

– Городская гвардия слетелась на «Цепи», как мухи на дерьмо. Йохан утёк обратно в «Кожевника», посмотреть, как там обстановка.

Скорее уж найти себе бутылку, заподозрил я.

– Кто же тогда сейчас в «Цепях»?

– Тесак – у него вдоволь и людей, чтобы заведение удержать, и монет в копилке, чтобы гвардию задобрить.

Я кивнул, но остался недоволен. Как по мне, братец мой излишне доверяет Тесаку.

– Чудесно, – сказал я. – Тогда увидимся с ним в харчевне. Пойдём. Анна, Билли, за мной.

И наша четвёрка скользнула в проулок и двинулась вниз по ступеням.

За главного в доме терпимости я временно оставил Мику, и когда над улицами вдоль реки восходило солнце, мы возвратились в «Руки кожевника».

Там по общей комнате слонялся Йохан с бутылью браги в руке, как я и ожидал, но, когда увидел нас, отставил выпивку, подошёл ко мне и стиснул в объятиях. Такое поведение, надо признать, меня изумило, но вряд ли это был добрый знак.

Эйльса уже встала, или, что более вероятно, опять всю ночь не ложилась. Мне она тоже улыбнулась и для видимости обняла. При этом, однако, она явно была в ярости – я, не послушавшись, пошёл на бой с отрядом.

Подошёл Лука, хлопнул меня по плечу. Я сурово на него покосился.

– Билли, – позвал я, – дай-ка Луке мешок.

Билли передал Луке намокший мешок, я всё не отрывал взгляда.

– Позови сюда какого-нибудь своего мелкого лазутчика, – сказал я, – и вели ему снести этот мешок на Колёса да вывалить Мамаше Адити в утреннюю овсянку.

– Что там? – спросил Лука, но, думаю, уже догадался.

– Башка Грегора.

Лука прокашлялся.

– А-а, – сказал он. Было видно – он чует, что подвёл. Да, это было жестоко. В этом не было вины Луки, хоть он и отвечал за разведку. Он отвернулся, я же протянул руку и положил ему на плечо.

– Всё в порядке, – сказал я. – У него сына в заложники взяли. Так что этого никакое золото не отвратило бы.

Лука понимающе кивнул и отправился посылать Котелка на улицу – поднимать с постели какого-нибудь из своих шпионов. Интересно, как Адити воспримет мой скромный подарочек? Сказать по правде, я надеялся, что она им подавится.

– Плохо вам пришлось? – спросил я Йохана.

Тот взглянул на меня без всякого выражения и снова потянулся за бутылкой.

– Дерьмово, – сказал он. – Пришлось брать здание приступом. Эрик убит, а с ним шестеро новых ребят.

Эрик был хороший парень.

– Во имя Госпожи нашей, – сказал я.

– При чём тут, нахрен, наша Госпожа?! – взревел Йохан. Повернулся и швырнул бутылку через всю комнату, расколотив об стену.

– Ты не грёбаный капеллан Госпожи нашей, Томас, ты давно уже никакой не капеллан! Подавай тебе больше крови, больше смертей, и всё-то тебе мало, так? Ты теперь сраный костяной капеллан, вот ты кто!

И он бросился на меня с разъярённым видом, сжав кулаки, а бешеные, полные слёз глаза горели боевым шоком. И тут я ему вмазал. Вмазал своему младшему брату, который когда-то приполз, зарёванный, ко мне в постель и предложил мне то единственное, что у него было. Я никогда не владел кулаками так же умело, как Йохан, но сейчас застал его врасплох. Костяшки мои стукнулись об его выступающий подбородок и заставили брата отшатнуться и врезаться в стол. Он потерял равновесие, плюхнулся задом на пол. И разрыдался.