выходные вы проведете в городе. Отпрошу вас у кого угодно. Знаете, как я умею уговаривать. А чтобы не скучно было над моими бумажками корпеть – вот тут бутылочка замечательного армянского допинга. Очень хорошо стимулирует умственную активность.

– Марина, ну что ты! У меня же давление…

– Так если по чуть-чуть, так коньяк только на пользу пойдет.

Видя, что глаза у шефа заблестели, а на лице появилась мечтательная улыбка, что было добрым знаком, Марина стала искать в записной книжке телефон супруги Мазурова.

Позвонив супруге Мазурова и объяснив ей, как необходимо, чтобы ее муж поработал с бумагами, Марина осталась довольна. Полдела сделано. Теперь ей самой предстояло посмотреть кое-какие ссылки. Одна ее особенно заинтересовала, так как там содержалась информация, которая зацепила Марину: «Древнекитайский язык относится к сино-тибетским языкам. Не существует единого мнения относительно природы древнекитайского языка. Большинство исследователей считают, что он сформировался на основе живых диалектов и отражает разговорный язык. Некоторые же синологи полагают, что древнекитайский язык представлял собой специально разработанный письменный язык, обслуживавший поначалу акты ритуальной коммуникации. Письменная форма, отличавшаяся большой консервативностью, перестала быть понятной носителям разговорных китайских диалектов. Для овладения ею требовалось специальное обучение. Особенно резким противопоставление письменного и разговорного языков стало в эпоху Тан, когда учёные, поэты и литераторы решили очистить древнекитайский язык от нараставшей примеси разговорных элементов. Тем не менее в последующие эпохи элементы разговорного языка постоянно проникали в древнекитайский язык, в основном через буддийскую литературу, поэзию и драматургию».

А вот это уже интересно. Влияние буддизма отразилось на разговорном языке китайцев, то есть получается для того, чтобы передать услышанное древний китаец, к примеру, Чжан, мог использовать не свой родной письменный язык, а буддистское или тибетское письмо. Оно, кстати, очень специфично. В нем много черточек, закорючек и прочих схематичных элементов. Возможно, что на фреске была вовсе и не схема или план, как решили Клара и Чен, а послание, выполненное в формате тибетского письма. И цветные полоски – зеленые и голубоватые, это просто некий элемент дизайна. Как у нас в начальной школе – пишем синей ручкой, потом выделяем что-то зеленой, а учительница потом еще и красной ручкой что-нибудь припишет. Почему бы и такую версию не рассмотреть? Надо будет обсудить ее с Кларой и Мей-ли. И спросить у Миши Порецкого, на что они похожи – эти цветные полоски на фреске.

Звонок Марины застал Порецкого за переговорами в ресторане «Империал» гостиницы «Коринтия» на Невском проспекте. Он решил сделать Павлу Фролову, который только что сообщил ему о том, что они с Олесей решили пожениться, подарок – организовать и оплатить их свадебный банкет где-нибудь в хорошем месте.

Пока ехал по Невскому, взгляд упал на величественное здание гостиницы «Коринтия Невский Палас», где он однажды был на конференции, а потом как-то с женой Марьяшей в ресторане отмечал свой день рождения. Марьяше в «Империале» очень понравилось – прекрасная атмосфера, чудесная музыка и выбор блюд отличный. Решил сразу заехать в ресторан и все обговорить. А потом уже и Павлу все сказать. Если ресторан будет оплачен, он уже не сможет отказаться. Будущим супругам Фроловым останется только назначить дату торжества…

Цветные полоски, которые были на фрески, как-то не привлекли его внимание. Гюнтер и Чен считали их частью плана или схемы, а Мише, напротив, они больше напомнили какие-то иероглифы. Но, будучи человеком далеким от археологии, он скромно промолчал. А от Марины свои сомнения скрывать не стал:

– Я когда их разглядывал, кстати, даже под лупой, то они мне вообще какими-то значками показались, или иероглифами. Я не силен в вашей терминологии, поэтому Гюнтеру ничего не сказал.

– Миша, ты гений.

– Уверена?

– Абсолютно. Это действительно текст, именно текст, а не схема. Отбой, мне срочно нужно позвонить Мазурову…

Марина отключилась, а удивленный Порецкий. Пожав плечами, продолжил беседу с администратором ресторана «Империал».

После поездки к Русичу Мей-ли на несколько дней ушла в подполье: отключила телефон и занялась работой – расшифровкой того, что было нанесено на фреске.

Русич ей очень понравился – принял их как дорогих гостей, охотно рассказал свою версию тайны фрески, которую узнал от отца, ответил на все вопросы Мей-ли. А их у нее накопилось немало. После того, как Чен разложил перед ней все три фрагмента, до этого хранившиеся в разных условиях, Мей-ли сразу заметила, что они когда-то были единым целым. По структуре, качеству глины и даже по цвету они ничем почти не отличались. Но сложить из них единую картинку никак не получалось – отсутствовали еще две или три части. Сами символы, нанесенные синим и зеленым цветом, конечно же выцвели и стали бледными, что натолкнуло Мей-ли на мысль о том, что здесь еще что-то могло быть нанесено другим цветом. Если, например, что-то было нанесено охрой или красным цветом, то могло выцвести бесследно. Мей-ли попыталась узнать у Русича, откуда взяла свое начало версия о закодированном на фреске плане прохода к заветной лаборатории? На этот вопрос Русич лишь пожал плечами – ему эта версия досталась в наследство от отца вместе с фрагментом фрески.

Так же, ну или примерно также ответил на этот вопрос и Чен. Он узнал о лаборатории из записей профессора Немытевского. А где гарантия того, что Немытевский был точно уверен в наличии такой лаборатории и в том, что план, начертанный на фреске, ведет именно к ней. Как оказалось, такой гарантии нет.

У Мей-ли сложилось свое собственное мнение – поиск некоей лаборатории по кускам разбитой терракотовой фрески – это дорога в никуда. Конечно, можно развлекаться поиском кладов, подземных кладовых, набитых сокровищами в стиле Лары Крофт.