вспомнила лагерь, как мы с Владом беседовали после данного мне Германом Львовичем нагоняя, и еще, еще…

– Почему не можешь? – спросила я упавшим голосом.

– Да потому… потому что ты моя любимая женщина. Понимаешь, ты! Я люблю тебя лет сто, наверное, если не больше. С тех пор, как первый раз увидел. – Влад махнул рукой и плюхнулся на табурет, вытянув ноги, глянул на мою потерянную физиономию и грустно улыбнулся. – Ты не переживай. Я знаю, что у меня нет шансов. Поэтому и говорить не хотел, само вырвалось, будто черт за язык дернул. Неужели ты ничего не видела?

– Видела, – произнесла я севшим голосом. – Но почему-то мне не верилось.

– Послушай, – Влад осторожно положил ладонь поверх моей, – через пару недель тебя выпишут. Куда ты пойдешь? Снова к нему?

Я тяжело вздохнула.

– Он прекрасно знает, что с тобой. Знает адрес больницы – я ему сказал. Посмотри, он ни разу не пришел! Разве это человек? Это выродок какой-то и трус.

Я молча слушала, что еще скажет Влад. Возразить было нечего. Я сама отлично понимала, что Толик – мерзавец и предатель, но от этого было ничуть не легче.

– Ты не можешь к нему вернуться. – Влад заглянул мне в лицо. – В следующий раз он просто убьет тебя – не сам, конечно, ему слабо. Поспорит на что-нибудь еще, покруче, чем прыжок с третьего этажа. Пойми, это психопат, у него мозги больные, ему лечиться нужно. Я тебе как будущий врач говорю.

– Я могу поехать в свою квартиру, – сказала я тихо.

– В Бутово? Ты же говорила, она занята квартирантами. Пока они съедут, пройдет время. Где ты будешь жить – на улице? Да и потом, тебе сейчас нужен уход, ты не можешь быть одна. К тому же на какие шиши ты собираешься существовать? Работать пойдешь?

– Пойду.

– Ага! – Влад насмешливо прищурился. – На костылях и с сотрясенной черепушкой?

– Я могу ходить без костылей…

– Хватит! – неожиданно резко перебил он. – Ты не поедешь ни в какое Бутово. И к своему чертову Толику тоже! Ясно?

– Да. – Я почувствовала, как меня охватывает безволие. Действительно, некуда идти. Я с трудом передвигаюсь даже по больничному коридору. По ночам у меня до сих пор жутко ноет раненая рука, когда резко встаю, перед глазами порхают разноцветные мушки. А главное… Толик, кажется, вовсе не ждет моего возвращения.

– Да, – вялым, безучастным голосом повторила я.

Лицо Влада напряглось, он на мгновение замер, а потом крепко сжал мою руку.

– Ты… поедешь ко мне, а, Василиска? Поедешь? Правда? – Я услышала, как дрожит его голос.

Он старался изо всех сил не показывать своего волнения, но теперь, прозрев окончательно, я видела все с предательской ясностью.

– Поеду, – кивнула я.

Владу наконец удалось справиться с собой, его голос обрел твердость и спокойствие.

– Ты не бойся, – заверил он. – Мне ничего от тебя не надо. Только чтобы ты выздоровела, чтобы у тебя ничего не болело. Буду ухаживать за тобой, для меня это огромное удовольствие.

18

На старый Новый год я выписалась, и Влад забрал меня из больницы к себе домой.

Он жил в небольшой, но уютной и со вкусом обставленной двухкомнатной квартирке, оставшейся после гибели родителей. В ней не было и следа той роскоши, которая царила в жилище Толика, а уж с нашими новыми, недавно приобретенными хоромами и вовсе нельзя было сравнить.

Целую стену в гостиной занимали полки с книгами. Здесь был и мой любимый Жюль Верн, и Достоевский, и Булгаков. Отдельно стояли томики Ахматовой, Цветаевой и Пастернака.

В глубине за ними я заметила несколько томов медицинской энциклопедии и брошюры по анатомии и физиологии.

– Это твои? – спросила я Влада.

– Отца.

– Он был врачом?

– Да. Педиатром. Работал в детской клинике.

– А мама кем работала?

– Никем. – Влад улыбнулся. – Она дома сидела, со мной. Хозяйством занималась. Вышивала классно. Сейчас покажу тебе кое-что. – Он полез в шкаф, порылся на одной из полок, вытащил аккуратно сложенный лоскут простой хлопчатобумажной ткани и протянул ее мне. – Разверни.

Я послушно расправила материю и ахнула от изумления и восхищения.

Передо мной была настоящая картина: деревенская церковь, огороженная стареньким, покосившимся забором. На церкви золотые купола, у входа – сгорбленная нищенка в черном с деревянной клюкой. Возле ограды вислоухая дворняга, рядом тощая девчонка в валенках не по размеру, с короткой мальчиковой стрижкой и половиной бублика в руке. Она кормила им собаку, а та норовила поставить передние лапы ей на грудь.

Все это было вышито крестом! Церковь, столбики забора, тусклое осеннее небо, согбенная фигура нищенки, пегая шерсть дворняги, бледное и скуластое девчоночье лицо.

Я не представляла, как можно было это сделать.

– Твоя мама сама все придумала? Я имею в виду сюжет, картину?

– Сама, – подтвердил Влад.

– Она была гениальная мастерица, – проговорила я искренне.

– Думаю, что да, – согласился он, помолчал немного, а потом добавил с хитрой улыбкой: – Девчонка немного похожа на тебя. Не замечаешь? Я сразу об этом подумал, когда увидел тебя у нас, во дворе интерната.

– Но на мне же не было валенок, – засмеялась я.

– Какая разница. Зато были такие классные ботинки с ободранными носами! – Влад подошел, осторожно взял у меня вышивку, аккуратно сложил и вновь убрал на полку.

– Почему ты не вставишь ее в рамку и не повесишь на стену? – удивилась я.

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Почему-то до сих пор не хотелось делать этого. Может быть, теперь, когда ты здесь… – Влад, не договорив, умолк и бодро заявил: – Готовить, чур, буду я сам. Ты можешь посуду мыть, если захочешь.

– Это еще почему? – возмутилась я. – Готовят обычно женщины.

– У нас в семье было наоборот, – твердо возразил Влад. – Готовил папа. Маме очень нравилась его стряпня. – Он вдруг осекся, поняв, что сморозил лишнего. Уши его по обыкновению порозовели. – Ты… прости, – проговорил он с неловкостью. – Я не хотел… насчет семьи. Как-то само вырвалось. Не обращай внимания.

Я подошла к нему совсем близко, взяла за руку. Влад не противился, он стоял передо мной, опустив глаза, как набедокуривший школьник.

– Владик, я давно хотела сказать: мы не сможем так.

– Как? – Он мельком взглянул на меня и тут же вновь уставился в пол.

– Тут не больница. Ты не сможешь делать вид, что медбрат и ухаживаешь за мной. А я… я не смогу притворяться больной.

– Как же тогда быть? – В его голосе звучала растерянность.

– Не знаю. – Я пожала плечами. – Наверное, не стоит никем притворяться, нужно быть теми, кем создала нас природа: просто мужчиной и женщиной. Иначе мы все время будем попадать в двусмысленные