Над головой крылатое океанское с длинными облаками: летит как застыло. И всегда я на этой улице под платаном оказываюсь. Честно говоря, у меня своей квартиры – ни там, ни тут. А зачем?

Теперь надо сделать только несколько шагов и нажать кнопку домофона. Всегда радостный голос. Как будто я только что вышел в соседнее кафе постоять с приятелями (у меня везде приятели) у стойки, где парижский гарсон – понимание и чувство собственного достоинства – изредка и к месту вставляет свои короткие замечания в наш неторопливый разговор.

Эта деревянная витая лестница на пятый – в действительности на шестой по-русски, эта маленькая квартирка из двух смежных, переделанная бог знает из чего – узкое здание семнадцатого века, эта маленькая женщина, сильно располневшая, немолодая, всегда встречающая меня изумленными глазами «кого я вижу!», уже распорядившаяся насчет бутылки, эта радость отплытия в неизвестное – в окне летящие облака, действительно – корабль, и корабль плывет…

Майя, усевшись напротив, с любовью взирала на дядю Володю, который выпивал и по обыкновению не закусывал.

– Ну как там на радио? Еще не выгнали? – спросила, охорашиваясь, пчелка.

– Клевещу помаленьку.

– А как твоя семья? Как мадам, ее устраивает жизнь в предместье? – Майя никогда не называла Марину по имени и была уверена, что Марина живет в д.Аржантее – в довольно отдаленном предместье Парижа. Дядя Володя ее в этом не разуверял. В том многоплановом мире, в котором он жил последнее время, не все ли равно, в Малаховке или в Аржантее, если из Малаховки до авеню де Суффрен даже ближе.

– М-да,– протянул дядя Володя, – сердится, когда поздно приезжаю из Парижа. Хорошо, что работаю с некоторых пор по договору.

– То есть как по договору? Я была уверена, что в штате. Вытурили?

– Сам попросил. За статьи получаю отдельно, набирается.

– Но тебе же за трехкомнатную платить! – продолжала удивляться пчелка. – Ты же не клошар.

– За какую трехкомнатную? – чуть не выдал себя дядя Володя. —Ах да! Но квартира – от радио, недорого.

– Ты мне не говорил.

– Мало ли чего я тебе не говорил. А я тебе говорил, что персидским котом работаю у одного из шейхов Арабского Эмирата? – дядя Володя перевел разговор на менее скользкие рельсы.

Глаза Майи весело блеснули, ноздри раздулись. Она вообще была жадна на дядю Володю и его фантазии. Теперь она видела, он выпил достаточно, закусил двумя розовыми пилюлями. И начнет рассказывать, увлеченно, как ребенок. Это была вечная прелюдия перед главным, которое подождет.

– Расскажи, миленький дядя Володя. Я так люблю кошек, хотела даже завести себе котеночка, чтобы на площадке встречал и кричал таким противным голосом.

– Ты хотела сказать, прекрасным голосом, как у Козловского, – ласково поправил пчелку лысый котик в очках и с бородкой.

– Скорее как у Котовского, – улыбнулась Майя.

– У тебя уже есть один, – промурлыкал он и – опрокинул очередной.

– Итак, живу я в особняке, как в сказке. Расхаживаю, распушив хвост по всем залам, заглядываю в Библиотеку Конгресса, мне всегда симпатичная библиотекарша книги про ученых котов выдает: и Эрнста Амедея Гофмана, и японца, забыл как его, Чехова больше всего люблю, хоть там про Каштанку, но такой трагический образ кота, помнишь, Ивана Ивановича. Впрочем, кажется, это был не кот, а гусь. Но им я был совсем в другой – пунктирной жизни. И такой сердитый гусь из меня получился, клювом за голые икры хозяйку щипал. Гусь в золотых очках, представляешь? – засмеялся и «опрокинул».

– Погоди, – встрепенулась совсем было заслушавшаяся Майя. – Библиотека конгресса, по-моему, в Вашингтоне, а не в Эмиратах.

– Из следующей жизни влезла, негодная. – пробормотал дядя Володя. – Видишь ли, милая пчелка, у моего хозяина в Эмиратах библиотека – точная копия Библиотеки Конгресса, так ее и зовем.

– Там столько книг?

– Могло быть и больше, все равно мой хозяин ни одной не читал. Они все хотят устроить как в двадцать первом, а сами в средних веках обитают. Но любят меня там в моей побочной жизни, представляешь, такой пушистый клубок!

– Одна большая снежинка с голубыми глазами, вот какой ты! – подхватила Майя. – Что, я тебя не видела ночью на постели? Или во сне, или не знаю где… Иди ко мне. котик…

Но котик сопротивлялся. Он вывернулся из объятий и снова опрокинул. В окне летели длинные, как белые Мерседесы, и звали повествовать о необычном, во что и поверить трудно. Но что ни случается теперь с людьми, потому что живут в условной, придуманной жизни – и сами порой не знают, в реальной или воображаемой.

– Позволяешь?

– Позволяю, пчелка.

И он позволил ей, что позволял всегда. Беглую ласку. Она расстегнула его рубашку, на груди оказалась неожиданно темная шерсть, и она залезла за пазуху и стала водить своей ручкой – гладить ее по шерсти и против шерсти. Приятная щекотка, дядя Володя между тем рассказывал.

– У шейха, кстати, европейски одетого, видного мужчины – три жены, как это и водится там на востоке.

– Не только на востоке, – ехидно вставила пчелка.

– Спрячь свое жало, пчелка. Или как сказал я в свое время:

Не жаль, пожалуйста, подруга,

А пожалей меня…

Все они – жены – живут в разных домах, и шейх регулярно навещает их – поочередно, чтобы ни одну не обижать. Иногда он брал меня с собой. К белому крыльцу особняка подавали длинный лимузин. Я радостно мяукал и первым – прямо с перил – бросался в открытую дверцу машины, чтобы меня не забыли. Там вцеплялся в черное шевро обивки кресла и безжалостно когтил его, точил когти. Шейх никогда мне не делал замечания. А нового мальчишку-шофера, который вышвырнул меня из шевроле, сразу приказал уволить.

– Какой глупый мальчишка, – томно произнесла пчелка, поглаживая шерсть на груди у своего котика.

– Ах, я любил восседать на подушках у всех трех женщин. Они меня ласкали, теребя своими холеными умащенными всеми кремами ручками в кольцах и браслетах. Ночью из темного угла со стула блестели мои глаза, как запонки на шелковой рубашке шейха, я не пропускал ни одного женского вздоха, ни одного любовного вскрика – когти мои судорожно сжимались, по шерсти пробегали голубые искры.

После, когда муж-любовник уходил в ванную и там шумел душем, я пользовался тем недолгим временем, которое было мне предоставлено. Я прыгал на темную люстру и срывался оттуда прямо в прозрачные складки тюля, на белую грудь и голый живот. Я запускал свои когти – о, не так глубоко