юности она уехала в Англию и поселилась на Пеннингтон-стрит. Она вышла замуж за голландца Луиса Букю, газовщика. Но загадочным образом на свою зарплату рабочего мистер Букю вдруг начал приобретать недвижимость и в 1880 году – а возможно, и раньше – купил дом № 79 по Пеннингтон-стрит.

Букю сдал дом Миллерам, а те с его разрешения начали сдавать комнаты проституткам. Такая практика была распространена в районах, где арендодатели могли заработать немало денег, закрывая глаза на род занятий своих жильцов. Миллеры делали за Букю всю грязную работу, а он тем временем жил в другом месте с женой и родственниками. Но после его смерти в 1882 году Элисабет решила взять дела в свои руки и вместе с новым партнером по имени Иоханнес Моргенстерн переехала в дом № 79 по Пеннингтон-стрит, в квартиру над той, что занимали Миллеры, планируя подзаработать на секс-торговле.

Дом № 79 по Пеннингтон-стрит, скорее всего, был одним из многих подобных домов в реестре Луиса Букю. Любопытно, что примерно в то же время, когда Элисабет с Иоханнесом перебрались на Пеннингтон-стрит, брат Иоханнеса Адрианус Моргенстерн поселился в Попларе с женщиной по имени Элизабет Феликс. По словам одного из потомков Адриануса, дом в Попларе тоже использовали как бордель[342]. Похоже, миссис Букю была очень активной предпринимательницей, но лишь с помощью Моргенстернов ей удалось превратить свое предприятие в процветающий семейный бизнес.

В доме № 79 семейство Букю-Моргенстерн занимало как минимум одну комнату на верхнем этаже, однако в здании оставалось довольно много пустых комнат. В 1881 году в доме жили три молодые женщины: двадцатиоднолетние Мэри Бимер и Ада Кинг, а также Эмили Чаллис двадцати лет. В переписи населения отмечено, что переписчик застал их с двумя заезжими матросами. Когда на пороге дома № 79 появилась Мэри Джейн, красивая двадцатидвухлетняя девушка легкого поведения, миссис Букю приняла ее с распростертыми объятиями. Неизвестно, что конкретно Мэри Джейн поведала новой хозяйке о своем прошлом, но если фамилия «Келли» была вымышленной, скорее всего, Мэри Джейн придумала ее именно тогда. По возвращении из Франции Мэри Джейн меньше всего хотела, чтобы ее нашли, и если преследователи разыскивали валлийку, она правильно сделала, что выдала себя за ирландку, взяв одну из самых распространенных ирландских фамилий и обеспечив тем самым себе безопасность.

Даже если Мэри Джейн пришла в дом № 79 без гроша за душой, миссис Букю не сомневалась, что вскоре девушка сможет отработать стоимость аренды. Однако заведения, клиенты и даже практика ведения бизнеса на Рэтклифф-хайвей существенно отличались от того, к чему Мэри привыкла на Пикадилли. «На Рэтклифф-хайвей и в Уоппинге свои порядки, – писал общественный реформатор Эдвард Томас, – и сильнее всего это прослеживается в поведении матросов и женщин…»[343] Попав в этот район, Томас обратил внимание, что у проституток существует особый протокол по привлечению клиентов. И сами женщины, и сутенеры знали, когда корабль прибудет в порт. «Как только судно заходит в доки, все незанятые девушки тут же бросаются к трапу и пытаются завлечь моряков прямо на месте». Знакомство, завязавшееся у трапа, считалось «постоянным» на все время пребывания моряка в порту. По словам Томаса, у моряков был обычай: они выбирали себе «определенную девушку» на весь срок пребывания, и секс-работницы с Рэтклифф-хайвей вовсю пользовались этим преимуществом. «Избранница» моряка «сопровождала его повсюду, всегда была рядом; ночью они пировали… и спали дни напролет» в ее постели. Если моряк вдруг терял интерес к своей «девушке», она «сражалась за возлюбленного, покуда у того водились деньги»[344]. Когда же в кошельке моряка не оставалось денег или отпуск его заканчивался, прибывал следующий корабль с матросами, и проститутки снова применяли тот же метод. Если в порту найти клиентов не удавалось, женщины отлавливали их на улицах или в многочисленных пабах, барах и мюзик-холлах.

Моралисты Викторианской эпохи отмечали, что женщины с Рэтклифф-хайвей действовали намного откровеннее своих товарок из Вест-Энда и других районов города. В портовых районах спрос на секс-услуги в буквальном смысле усиливался с приливом, и даже полиции было трудно контролировать проституток и препятствовать росту числа борделей. Девушки легкого поведения ходили по улицам в открытую, не опасаясь властей. Томас отмечал, что «те, кто выходил на вечерние прогулки», совсем не прикрывали головы «ни шляпкой, ни каким-либо другим головным убором» и не носили «лишней одежды» даже в самые прохладные вечера[345]. Он также рассказывал, что многие девушки были «на удивление хорошо одеты», хотя их платья с глубокими вырезами и «укороченными юбками» и «дешевые, яркие украшения» выглядели «чересчур кричащими».

Лучших девушек – молоденьких или тех, кто сохранил моложавый вид, – можно было найти в мюзик-холлах. Чтобы привлечь моряков, эти прокуренные заведения с музыкой и танцами часто украшали морскими мотивами. Стены расписывали незатейливыми морскими пейзажами, изображениями якорей и русалок. Танцовщицы с нарумяненными лицами, в платьях из прозрачного тюля, плескались в бутафорских «волнах», а певички затягивали душещипательные песни о прекрасных девушках, оставшихся на берегу. За исключением самих девушек и нескольких местных жителей, большинство посетителей этих заведений были шведами, датчанами, немцами, португальцами, испанцами и французами и не понимали ни слова по-английски. И всё же они с удовольствием разваливались на деревянных скамьях, опустошали бутылочку-другую и обнимались с девушками, пока дело не доходило до драки.

Основным развлечением на Рэтклифф-хайвей, как и в более благоустроенном Вест-Энде, была выпивка. Впрочем, опытные секс-работницы знали, что с алкоголем не следует забывать об осторожности. Незнакомые мужчины, будь то матросы или щеголи из высшего общества, под действием спиртного нередко слетали с катушек. Общение с клиентом, выпившим бутылку шампанского или несколько стаканов джина, напоминало русскую рулетку: никогда нельзя было предсказать, как поведет себя мужчина в подпитии. Впрочем, некоторым не нужен был даже алкоголь, чтобы потерять голову. Напившись, кто-то впадал в ступор; других охватывали приступы ярости, и они могли избить проститутку до полусмерти. Лучшей защитой в такой ситуации становилась трезвость, а сохранить ее было не так-то просто, если клиент постоянно наполнял стакан своей спутницы. Одна из проституток Викторианской эпохи рассказывала, что в компании клиентов «почти никогда не пила»: лишь подносила стакан к губам, а затем незаметно выплескивала куда-нибудь его содержимое[346]. Но для многих девушек алкоголь был единственной отдушиной. Он притуплял страх нежелательной беременности и болезни – а проститутки рисковали забеременеть и заразиться венерическим заболеванием с каждым половым актом. В состоянии алкогольного опьянения физическая близость с вызывающим отвращение клиентом не казалась такой ужасной; спиртное на время заглушало и ненависть к себе, и чувство вины, и боль, и воспоминания о пережитом насилии. Скорее всего, Мэри Джейн Келли пила с тех самых пор, как начала заниматься проституцией, но после возвращения из Франции