Шарль пробормотал имя Линкса.

— Не понимаю, что вас тревожит. Пока ваш агент действует безукоризненно. Он доказал уместность избранной методы. Если он будет продолжать в том же духе, мы добьемся всего, чего хотим. Неужели вы искренне верите, что в последнее время участь трех-четырех фанатиков может волновать наших соотечественников? В любом случае нет никаких причин, чтобы до них дошли разговоры об этом.

Стейнер отвел взгляд.

— Что? Может, вы хотите в чем-то признаться, Шарль?

— Двое журналистов интересуются деятельностью Общества оперативной обработки.

— Не в первый раз. Помимо всего прочего, вы руководите обществом, активно ведущим дела с Африкой в важных сферах.

— Один из них специалист по исламистам.

У Монтана вытянулось лицо. Он потребовал подробного рассказа и поинтересовался принятыми мерами.

Шарль рассказал о прослушках, о физическом наблюдении и пожаловался на отсутствие средств, на что его собеседник лишь махнул рукой: «Будут они у него, и очень скоро». А затем бросил заготовленную бомбу:

— Существует утечка информации. Говоря об утечке информации, мы и, очевидно, вы тоже имеем в виду осведомителя, крота.

— Немыслимо.

— Не допускаете ли вы в подобной связи, что некоторые сотрудники могут захотеть открыть встречный огонь?

Монтана понял, что его собеседник намекает на напряженные отношения, существующие между ним, серым кардиналом руководителя департамента, и официальным заместителем шефа службы внешней разведки:

— Мы стираем наше грязное белье дома, а не на виду у гражданских.

Стейнер сразу подумал о бюро защищенных инвестиций, реальная деятельность которого известна лишь ограниченному кругу посвященных. Если бы он не был так встревожен, апломб Монтана вызвал бы у него улыбку.

Ян Су последний раз сфотографировал вместе обоих мужчин и надолго замер. Низкорослый субъект с собакой в сопровождении своего телохранителя ушел первым. Другой, за которым фотограф с большим или меньшим успехом следил уже две недели, немного подождал, а потом тоже ушел.

Старик в телеобъективе выглядел встревоженным, павшим духом. Папарацци воспользовался неподвижностью своего объекта, чтобы еще парочку раз прицелиться в него. Как только Стейнер ушел, фотограф поднялся, торопливо разобрал камеру, сунул ее в рюкзак, сложил камуфляжную сеть, под которой прятался, и направился следом.

Нынче утром его посетила удача, удача — и интуиция. Сам не зная почему, он решил подойти к дому Стейнера ранним утром. И очень вовремя, так что застал, когда тот выходил. Один. Это упростило слежку, и на сей раз фотографу не пришлось прерывать ее на полпути из страха быть замеченным одним из вечно сопровождающих старика здоровяков. Глава Общества оперативной обработки был человеком весьма осмотрительным, но Ян привык преследовать личности, чересчур ревностно оберегающие свою частную жизнь. Так что он без проблем дошел за своим объектом до Булонского леса.

Потом все было просто, местность оказалась подходящей. Он сумел сделать множество портретов таинственного собеседника Стейнера — человека достаточно значительного, чтобы заставить его выйти из дому ни свет ни заря.

Мотоцикл папарацци поджидал его там, где он его оставил: возле входа во французский гоночный клуб. Он торопливо смотал удочки, нашел в шестнадцатом округе небольшое кафе и выпил горячего кофе с круассаном. Ружар может подождать еще часок.

Безопасность не слишком просторного, но высокого застекленного вестибюля нового офиса «Франс телевизьон» обеспечивали тамбуры и стеклянные турникеты, раздвигающиеся лишь по предъявлении магнитной карты. Были там и охранники, а за высокой длинной конторкой священнодействовали несколько гостеприимных сотрудниц. Украшением помещения служили три не слишком ухоженных живых растения, рекламные щиты и плоские экраны, посвященные достижениям отрасли массовых коммуникаций. Временные «избранные», кому судьба позволила добраться до расположенных в верхней части этого не слишком скромного атриума балконов, выглядели так, будто они свысока созерцают плебс.

Ложно открытый, холодно приветливый. Гнетущий. Таковы были первые впечатления Амель. Заметив ее, Ружар сразу подошел с прижатым к уху мобильным телефоном. Лицо его светилось ликованием.

— У моего приятеля-фотографа есть кое-что новенькое. Новый игрок, с которым Стейнер тайно встречался сегодня рано утром.

— Может быть, это не имеет к нам никакого отношения.

— Может быть, но, прежде чем отчаиваться, давай-ка узнаем о нем побольше.

— Когда у нас будут снимки?

— К полудню Ян сматывается на юг вслед за парой американских актеров, которые хотят купить домик. Он мне сказал, что…

Человек, которого они ждали, внезапно материализовался перед ними и, очевидно спеша, прервал их разговор. Арман Сибэй, главный редактор франко-ливанской версии журнала о Среднем и Ближнем Востоке, в знак приветствия обнял собрата и засвидетельствовал Амель свое почтение.

— Простите, что назначил вам встречу в подобных условиях. У меня очень мало времени. Сейчас я участвую в ток-шоу, а потом меня ждут на другой площадке, в другом конце города.

Когда перед этой встречей Ружар описывал его Амель как просвещенного оппортуниста, выплывшего на поверхность на волне исламского терроризма, в его голосе слышались нотки зависти.

— У меня есть кое-какая информация о вашем Хаммуде. Это бывший банкир и к тому же бывший христианин. Его жизнь резко изменилась после семейной драмы, за которую он, по-видимому, ненавидит израильтян. Впрочем, они отвечают ему тем же. — Сибэй подсел к ним, придвинулся поближе и понизил голос. — Ваш герой обратился перед тем, как присоединиться к самым крайним радикалам.

— А хавала?

— Я к этому и веду. Выйдя из одной банковской системы, официальной (я не люблю это слово, оно отдает какой-то не слишком заслуженной законностью, ну да ладно)… Так вот, Хаммуд оставил свой банк, чтобы стать хаваладаром. Это позволяет ему вносить свой скромный вклад в борьбу друзей-исламистов и при этом не слишком мараться. Он всего лишь ведает расходами, и даже если кто-то сядет ему на хвост, обвинить его в чем-либо будет трудно. Как вы о нем узнали?

Амель и Ружар переглянулись. Такой вопрос они предвидели. Сибэй не идиот. Прежде чем дать им подсказку, он захочет узнать побольше. Возможно, это окажется выигрышной темой. Пока он не сказал ничего, что они не могли бы обнаружить самостоятельно.

— Да ладно, Бастьен, чтобы как следует помочь тебе, надо…

— Я работаю над сюжетом весьма деликатного свойства и не могу об этом говорить. В деле замешан Хаммуд. Кроме того, у меня есть основания считать, что он мертв. Как раз из-за этого самого дела. Вот что я тебе предлагаю: если наша история благодаря твоим сведениям хоть куда-нибудь выведет, я дам тебе знать.