В ночь восемнадцатого октября даже оставшиеся мысли о том, чтобы рассказать родителям о своих кошмарах испарились, как ложка воды в эпицентре атомного взрыва. Никто и никогда не мог узнать о случившемся с ним позоре.

Во сне Уродливый Ол заставлял Заха сделать что-то особенно мерзкое и отвратительное, после чего его не принял бы даже ад. А когда он отказался, Уродливый Ол схватил секач[27]и трижды рубанул Заха в промежность.

Захлебываясь беззвучным криком, он сел на кровати. Низ живота заливала теплая кровь. После отчаянных поисков выключателя лампы Зах обнаружил, что кровью он истекает символически, потому что на самом деле надул в блинскую постель. Даже маленьким он никогда не писался по ночам. А теперь, почти в четырнадцать лет, превратил свою колыбельку в трехнутое озеро.

Спрыгнув с кровати, словно с раскаленной сковороды, Зах содрал с себя мокрое белье и бросил на простыни. Тут же стянул их с кровати, чтобы уберечь матрас, и положил на стол, после того как смахнул с него альбом для рисования. Он бы предпочел положить этот вонючий куль на стул, но стал тупоголовым параноиком, а потому спинка стула подпирала дверцу стенного шкафа.

В двадцать минут третьего, надев чистое нижнее белье и джинсы, не решаясь включить свет в коридоре или на лестнице, Зах отнес обмоченные простыни и белье в комнату-прачечную на первом этаже. Там ему пришлось включить свет, чтобы понять, как загрузить эту блинскую стиральную машину и включить ее.

Живя в двадцать первом веке, когда каждая тьмутараканская страна третьего мира обладала атомным оружием, а мобильник не умел разве что читать мысли, Зах полагал, что стирка белья занимает минуту, а сушка — две. Так нет же. Ему пришлось целую вечность провести в комнате-прачечной, ожидая, что его обнаружат и унизят: тринадцатилетнего парня, будущего морпеха, надувшего в постель.

Вечером девятнадцатого октября, пожаловавшись на недавние приступы бессонницы, Джон признался, что позвонил доктору Наймейеру, их семейному врачу, и попросил рецепт на лунесту. Он принял таблетку и рано пошел спать.

В последнее время Николетта тревожилась из-за него. Он с головой ушел в текущее расследование, сконцентрировался на нем, как никогда раньше. От присущего ему аппетита не осталось и следа, она не сомневалась, что он похудел как минимум на пять фунтов, но Джон говорил, что он в отличной форме и его вес не изменился.

Когда он впервые упомянул о проблемах со сном, она предложила ему подъехать к Айзеку Наймейеру, чтобы пройти полное обследование, а не за рецептом. Обычно он терпеть не мог обращаться к врачам, но бессонница совсем его замучила.

Когда Джон улегся в постель, а дети разошлись по комнатам, Никки вернулась в студию. Она собиралась провести два или три часа с проблематичной картиной, на которой хотела изобразить Наоми, Заха и Минни.

Раскладывая кисти и краски, осознала, что причиной нынешнего состояния Джона мог стать временной фактор. Его родителей и сестер убили двадцать пятого октября, и до этой даты оставалось шесть дней. Каждый год в этот период времени он становился задумчивым, уходил в себя. Хотя Джон никогда не отмечал эту черную годовщину разговорами о случившемся, Никки знала, каким тяжелым грузом лежит эта трагедия у него на душе. Возможно, на этот раз он пережив&т сильнее, потому что прошло ровно двадцать лет. Время, что бы там ни говорили, залечивает не все раны. И хотя острота боли, возможно, и приглушалась, печаль утраты никуда не уходила и, вполне вероятно, с годами набирала силу.

Когда Никки закончила приготовления, из Бостона позвонила ее младшая сестра, Стефания. Она чуть раньше вернулась с работы. В полном соответствии с состоянием экономики посетителей в ресторане поубавилось, а вместе с ними и работы. Никки, сидя на высоком вращающемся стуле, повернулась к персиковым розам смирения, вместе с сестрой поволновалась о различных экономических катастрофах, сообщения о которых заполняли выпуски новостей, поговорила о еде, рассказала пару-тройку историй о своих детях, выслушала столько же о ее.

И хотя обе сестры никогда не испытывали даже намека на неловкость в общении друг с другом, Никки чувствовала, что ее сестра не решается коснуться какой-то темы. Ее догадка оказалась верной, потому что в конце концов она услышала от Стефании:

— Может, ты подумаешь, что я чокнутая, когда я тебе это скажу…

— Милая моя, такая мысль никогда не придет мне в голову. Так что ты хотела сказать?

— Дело в том… у тебя хорошая охранная система, да?

— Охранная система дома? Да. Ты же помнишь, как случайно активировала ее, когда приезжала к нам в последний раз.

— Так вы ее не демонтировали? Ты уверена, что она работает как положено?

— Наружные двери и окна… они сейчас поставлены на охрану. Джон никогда не забывает включать систему сигнализации на ночь. Он же коп.

— Это я понимаю. А фирма, которая обслуживает охранную систему, она регулярно ее проверяет?

— Стефи, в чем дело? Ты про жуткие убийства, о которых сообщалось в последнее время?

— Нет. А может быть, и да. В прошлую ночь мне приснился сон о вас. О тебе, и Джоне, и детях.

— Какой сон?

— Отвратительный. Никогда мне не снились такие отвратительные сны, и я не хочу увидеть еще один. Не хочу повторять тебе все кровавые подробности, понимаешь?

— Пожалуй, я проживу и без них.

— Случилось ужасное, и думаю, отчасти потому, что не работала система охранной сигнализации.

— Она работает.

— Тревожная кнопка, — Стефания словно ее и не услышала. — Твоя охранная система снабжена тревожной кнопкой?

— Выводы на нее на каждой контрольной панели и на всех телефонных аппаратах.

— Тревожная кнопка не работала. Странная подробность для сна, правда? Очень уж специфическая.

Никки развернулась на стуле, чтобы посмотреть на картину с Наоми, Захом и Минни. На их незаконченные лица.

Стефания ничего не знала о трагедии, пережитой Джоном двадцатью годами ранее, но после короткой паузы спросила:

— У Джона все в порядке?

— Ты о чем?

— На работе. Со здоровьем. И ваши отношения… всё хорошо?

— Стефи, у нас всегда все хорошо. Джон — милейший из людей.

— Я ничего такого и не имела в виду. Я люблю Джона, действительно люблю, что я хотела сказать… не знаю. Это все чертов сон, Никки. Думала об этом весь день. Старалась сообразить, что к чему. Ты знаешь, какие эти сны. Смысла ты не понимаешь, нет уверенности в том, что видела.