— Ну, закон, — без особой охоты согласился кто-то.

Жених скосил глаз вверх, на Закона-Владыку.

— Закон, да, — поддержал Бэкийэ Суорун.

— Закон? И что?

— А то!

Вышнее одобрение придало Кюну Дьирибинэ красноречия, хотя казалось бы, дальше было некуда. Без малейшего стеснения парень заговорил от имени дяди Сарына, как если бы Сарын-тойон избрал его глашатаем:

— Первый Человек велел: свадебное перемирие, уо-уо! Драки? Побоища? Поединки? Забыли! Отказались! Отложили на потом!

— Забыли? Я помню!

— И я помню!

— Даешь побоища!

— Только состязания!

— Побоища!

— Мирные состязания! Мирные, кэр-буу!

— Мирные?

— Мирные, басах-тасах! Ясно?

— Хыык...

— Не хыык, а ясно?!

Зайчик говорил что-то еще, ему отвечал нестройный хор, но до меня долетали лишь отдельные возгласы. Я смотрел на отца. Отец — на меня. Молча, не издав ни звука, путаясь в том, чьи слова кому принадлежат, мы вели беседу.

Как? А вот так.

Давно не виделись, сынок. Вот, воспользовался случаем, решил проведать. Случаем? А разве так можно, папа? Вроде бы закон никто не нарушал... Разумеется, не нарушал. Видишь, сынок — молчу, не вмешиваюсь. Кюн и сам отлично справляется. Молодец. А ты справляешься, сынок? Плохо, папа. Еле-еле. А тебе ничего не будет за то, что ты без нарушений явился? Ситуация, сынок. Возникла ситуация. Меня помянули, почти воззвали. Кюн — вслух, ты — в мыслях. Я услышал, решил для порядку проверить: все ли путем? Все путем, сынок? А? Нет, папа, не путем. Непутевый я у тебя. Жив-здоров, и ладно.

— ...прыгать, бегать! Из лука стрелять!..

— Состязания, кэр-буу!

— Состязания!

— Со-стя-за-ни-я!..

Отец улыбнулся: едва заметно, одними губами. Улыбка далась ему нелегко. Папа выглядел расслабленным, безмятежным, каким я привык его видеть. Но лицо Закона-Владыки усеяли мелкие бисеринки пота. Он на грани, догадался я. На грани допустимого. Еле-еле удерживает небесное окно: закон соблюден, прямого призыва не было, а то, что его помянули — так, зацепка, и она уже тает льдиной в ледоход, пляшет на волнах, разваливается на куски...

— Состязателям — честь и угощенье!

— Честь!

— Угощенье, да!

— Победителю — мою сестру в жены!

— А-а-а, буйа-буйа, буйакам!!!

— В жены!

— Мне в жены!

— Я лучший!

— Я!..

Береги себя, сынок. Боотуру это говорить бесполезно, но все-таки: береги. Хорошо, папа, я постараюсь. Ты не волнуйся, я очень-очень постараюсь. У нас все хорошо. Дядя Сарын свадьбу играть затеял...

В глазах предательски защипало.

— А кто драться станет — шиш ему вместо невесты!

— Шиш!

— Шиш оплеванный!

— Шиш вместо чести!

— Шиш!

— Шиш вместо угощения!

— Го-го-го!

— Голодом уморим!

— Хорошо сказал!

— Язык — во! Лопата!

Вижу, мальчик мой. Вижу. Ничего у вас не хорошо. Ты никогда не умел врать. Но Закон соблюден, и я не могу вмешаться. Однажды я уже переступил через самого себя. Второго раза я не переживу. Давай сам, а? Дальше сам, как получится... Сам? Нет, папа. Давай вместе. Ты только ничего не делай, а? Ты ничего не делай, а у нас все равно получится вместе. С тобой и с мамой. С Умсур, Нюргуном, Айталын, Мюльдюном... Вон нас сколько!

— Забияку угомоним! Изгоним!

— Изгоним, да!

— Вон! Кыш! Пусть проваливает!

— Уруй!

— Уруй!..

— Кырык!

— Сам ты кырык! Уруй! Уруй-айхал!

Папина улыбка таяла в небе. Солнце мазнуло теплыми пальцами лучей по лицу Закона-Владыки, по папиным густым волосам, едва тронутым сединой — и в шевелюре Сиэр-тойона на миг вспыхнули два блика.

Две золотые нити.

Я задохнулся, отступил на шаг. Всегда я был уверен: это сказка. В детстве мама рассказывала мне на ночь историю от трех волшебных волосках. С их помощью отец может выручить любого из нашей семьи. Спасти, вытащить из передряги... Золотой волос, протянутый мне с разверзшихся небес. Жгучая жижа в паучьем колодце — и золотой спасительный волос. Два солнечных блика в кудрях отца. Два! Теперь я не сомневался: раньше их было три.

Лысеешь, папа. Годы?

С вами облысеешь, сынок. Последний чуб выдерете.

Папа!

Юг затянуло голубизной. Кричи, не кричи, никого нет.

— Завтра — состязания! С утра!

— А сейчас?

— А сейчас — пир! Ешьте, пейте!

— Уруй!

— Уруй!

— Уруй-айхал!

— Уруй-мичил!

— Уруй!..

Буура Дохсун и Тонг Дуурай усыхали медленно, с явной неохотой. Исчезали, втягивались в тела доспехи и оружие, исполин и великан уменьшались в размерах...

— Я! Я — лучший!

— Ха! Я выиграю!

— Невеста моя! Никому не уступлю!

— Мне уступишь!

— Шиш!

— Тебе шиш!

— Выкуси!

Гомонили боотуры, орали слугам, чтоб несли кумыс и мясо. Много мяса, много кумыса! Очень много! Пировать будем! А завтра! завтра...

Ко мне подошла Айталын. Встала рядом, окинула пестрое сборище неприветливым взором. Сморщила носик:

— Сколько дураков собралось!

Поразмыслив, моя сестра уточнила, будто гвоздь забила:

— Один Кюн умный.

— А я? — спросил я. — Я тоже дурак?

— Ты честный, — откликнулась Айталын. — Тебе не повезло.

— Честный дурак? А что? Даже имя Нюргуну выдумать не смог. Хорошо, он сам нашелся: Парень, мол. Парень-Трясучка. Узнай эти балбесы, кто с нами...

Айталын ткнула меня кулачком в бок:

— Молчи, дурак! Подслушают...

Я представил, что начнется, узнай женихи про Нюргуна, и похолодел. Тот самый? Самый Лучший? В ушах забубнил, захрипел голос покойника-Уота: «Хочу, чтобы самый. Другие — слабаки! Скука! Нюргуна хочу!» Тут бы таких Уотов в очередь выстроилось: «Сильный? Самый сильный? Я самый сильный! Выходи биться!»

— Убьют его, — пробормотал я. — Слишком их много, балбесов. Дюжина измотает, тринадцатый прикончит.