Но губы Ту были сжаты в прямую, неодобрительную линию, и он мрачно посмотрел на Делькарда.

Она простодушно ответила на его пристальный взгляд, и он раздраженно повернулся к Куллу.

“Мой господин, подумай! Это все своего рода маскарад”.

“Ту, никто не видел, как я прятал это письмо, потому что я сам забыл”.

“Лорд король, любой шпион может–”

“Шпион? Не будь большим дураком, чем ты родился, Ту. Должен ли кот приставлять шпионов следить, как я прячу письма?”

Ту вздохнул. По мере того, как он становился старше, ему становилось все труднее воздерживаться от проявления раздражения по отношению к королям.

“Мой господин, подумай о людях, которые могут стоять за кошкой!”

“Лорд Ту”, - сказал Делькардес тоном мягкого упрека, - “Вы позорите меня и оскорбляете Саремес”.

Кулл почувствовал смутную злость на Ту.

“По крайней мере, Ту, ” сказал он, “ кошка разговаривает; этого ты не можешь отрицать”.

“Здесь есть какой-то обман”. Ту упрямо настаивал: “Человек говорит; звери не могут”.

“Это не так”, - сказал Кулл, сам убежденный в реальности говорящего кота и стремящийся доказать правильность своей веры, - “Лев разговаривал с Камброй, а птицы разговаривали со стариками племен морских гор, рассказывая им, где спрятана дичь.

“Никто не отрицает, что звери разговаривают между собой. Много ночей я лежал на склонах покрытых лесом холмов или в травянистых саваннах и слышал, как тигры рычат друг на друга при свете звезд. Тогда почему бы какому-нибудь зверю не выучить человеческую речь? Были времена, когда я почти мог понять рев тигров. Тигр - мой тотем и тамбу для меня, за исключением случаев самообороны. ” - добавил он бесповоротно.

Ту скривился. Эти разговоры о тотеме и тамбу были достаточно хороши для дикого вождя, но слышать подобные замечания от короля Валузии крайне раздражало его.

“Мой господин, ” сказал он, “ кошка - это не тигр”.

“Совершенно верно.” сказал Кулл, “И этот мудрее всех тигров”.

“Это ничто иное, как правда”, - спокойно сказала Саремес,

Лорд-канцлер, поверили бы вы тогда, если бы я рассказал вам, что в этот момент происходило в королевской сокровищнице?”

“Нет!” Ту зарычал: “Умные шпионы могут узнать все, что я обнаружил”.

“Ни одного человека нельзя убедить, если он сам этого не хочет”. невозмутимо сказал Саремес, цитируя очень старую валузийскую поговорку: “Но знай, лорд Ту, что был обнаружен излишек в двадцать золотых талей, и курьер даже сейчас спешит по улицам, чтобы сообщить тебе об этом. Ах, ” когда в коридоре снаружи послышались шаги, “ даже сейчас он идет”.

Стройный придворный, одетый в яркие одежды из королевской сокровищницы, вошел, низко поклонившись, и попросил разрешения говорить. Кулл предоставил это, он сказал:

“Могущественный король и повелитель Ту, в королевских деньгах обнаружен излишек в двадцать талей золота”.

Делькардес рассмеялась и восторженно захлопала в ладоши, но Ту лишь нахмурился.

“Когда это было обнаружено?”

“Всего полчаса назад”.

“Скольким об этом рассказывали?”

“Никто, мой господин. Только я и Королевский казначей знали до этого момента, когда я сказал вам, мой господин”.

“Хм!” Ту кисло отмахнулся от него: “Проваливай. Я разберусь с этим вопросом позже”.

“Делкардес”, - сказал Кулл, - “Эта кошка твоя, не так ли?”

“Господин король”, - ответила девушка, - “Саремес никому не принадлежит. Она лишь удостаивает меня чести своим присутствием; она гостья. Что касается остального, она сама себе хозяйка и была таковой на протяжении тысячи лет ”.

“Я хотел бы, чтобы она осталась во дворце”. - сказал Кулл.

“Саремес”, - почтительно сказал Делькардес, - “Король хотел бы видеть тебя своим гостем”.

“Я пойду с королем Валузии”, - с достоинством сказал кот, “И останусь в королевском дворце до тех пор, пока мне не будет угодно отправиться в другое место. Ибо я великий путешественник, Кулл, и временами мне доставляет удовольствие выходить на мировую тропу и прогуливаться по улицам городов, где в минувшие века я бродил по лесам, и ступать по пескам пустынь, где давным-давно я ходил по улицам империи.”

Итак, говорящая кошка Саремес пришла в королевский дворец Валузии. Ее сопровождал раб, и ей отвели просторную комнату, уставленную прекрасными кушетками и шелковыми колоннами. Перед ней ежедневно ставили лучшие яства с королевского стола, и все домочадцы короля оказывали ей почтение, за исключением Ту, который ворчал, видя, как превозносят кошку, даже говорящую кошку. Саремес относился к нему с насмешливым презрением, но признал Кулла на уровне достойного равенства.

Она довольно часто приходила в его тронный зал, которую нес на шелковой подушке ее раб, который всегда должен был сопровождать ее, куда бы она ни пошла.

В другое время Кулл приходил в ее комнату, и они разговаривали в тусклые предрассветные часы, и много было историй, которые она ему рассказывала, и древней была мудрость, которой она делилась. Кулл слушал с интересом и вниманием, ибо было очевидно, что этот кот был намного мудрее многих из его советников и приобрел больше древней мудрости, чем все они вместе взятые. Ее слова были содержательными и пророческими, и она отказывалась пророчествовать, кроме мелких дел, происходящих в повседневной жизни дворца и королевства.

“Ибо, - сказала она, - я, прожившая больше лет, чем ты проживешь минут, знаю, что человеку лучше не знать о грядущем, ибо то, что должно быть, будет, и человек не может ни предотвратить, ни ускорить. Лучше идти в темноте, когда дорога должна пройти мимо льва, а другой дороги нет”.

“И все же”, сказал Кулл, “если то, что должно быть, должно быть – в чем я сомневаюсь – и человеку говорят, что должно произойти, и его рука ослабевает или укрепляется из-за этого, то разве это тоже не было предопределено?”

“Если ему было предназначено рассказать”. - сказала Саремес, усиливая недоумение и сомнения Кулла, - “Однако не все жизненные дороги проложены быстро, потому что человек может сделать это, а другая женщина - то, и даже боги не знают, что у человека на уме”.

“Тогда,” с сомнением сказал Кулл, “Не все предопределено, если у человека есть более чем один путь, по которому он может следовать. И как тогда события могут быть истинными пророчествами?

У жизни много дорог, Кулл, ” ответила Саремес, “ я стою на