Все еще дрожа, я предложил приступить к молитве. С первых же слов она была испорчена. Все мальчики как один коверкали текст таким образом, что он звучал сначала шуточно, потом мерзко, а в конечном счете кощунственно.

– Отче наш, сущий в Англии! – нараспев затянули они. – Да наводит ужас имя твое. Да приидет царствие твое. Да будет темная воля твоя и на земле, как в аду.

Продолжение, господин директор, я просто не смею писать здесь: дичайшие, отвратительнейшие слова и выражения, призывы к самым темным силам. К концу мальчики уже орали, визжали, вопили со смесью ужаса и восторга, от которой кровь стыла в жилах.

Казалось, в часовне беснуется стая гнусных, злобных обезьян. Я бросился к дверям, господин директор, и когда я торопливо шагал по проходу между скамьями, один из мальчиков пронзительно выкрикнул:

– Хозяин идет!

Вокруг царила атмосфера истерии и головокружительной паники.

– Хозяин уже здесь!

Теперь экстатическое возбуждение достигло крайней степени. Были рыдания, были и обмороки. И была кровь, господин директор. Они царапали, кусали друг друга, причем с явным наслаждением.

Я добежал до своего кабинета и заперся в нем изнутри. Очень долго молился, а сейчас пишу Вам эти строки. Ах, господин директор, что с нами будет? Что же будет со всеми нами?

Служебное письмо доктора Р. Дж. Харриса – преподобному Т. П. Огдену

4 февраля

Мой дорогой преподобный отец! Благодарю Вас за письмо, содержащее столь живые и выразительные описания. Разумеется, мне печально слышать об испытании, Вам выпавшем.

Тем не менее, полагаю, я смогу Вас успокоить. Не бойтесь, преподобный. Ибо к нам явилось истинное чудо.

Позвольте объяснить. Сегодня после обеда я вернулся в свой кабинет, намереваясь посвятить вторую половину дня разрешению ряда административно-хозяйственных вопросов, беспокоивших меня еще с ноября. В случае если после выполнения сей задачи у меня еще останется время, я собирался возобновить изучение эпохи императора Калигулы, о правлении которого в Риме, как Вы, возможно, помните, я подготавливаю обширную монографию.

Зимнее солнце светило еле-еле. Тени уже сгущались, и в кабинете стоял полумрак. Я сел за стол и принялся за работу – но с отчетливым и поначалу весьма неприятным ощущением, что я в комнате не один.

Через несколько минут я, с пером в руке, поднял глаза от бухгалтерской книги и вдруг увидел в дальнем углу кабинета незнакомца, окутанного тенями. То был высокий усатый мужчина, одетый с головы до ног во все черное. От неожиданности я невольно закричал, но крик застрял у меня в горле.

Незнакомец осторожно двинулся ко мне, стараясь оставаться в тени, избегая бледных лучей света. Держался он со старомодной учтивостью. Его акцент наводил на мысль о самых отдаленных уголках Европы.

– Прошу прощения за вторжение, герр Харрис.

Я обнаружил, что не в силах пошевельнуться в своем кресле, просто окаменел там.

– Кто вы, сэр? – выдавил я.

Он опустился в кресло напротив с плавной грацией пантеры.

– Я… родственник одного из ваших учеников.

– Вот как? И кого же именно? – спросил я.

Пот катился с меня градом, голова раскалывалась.

Незнакомец вперил в меня пронзительный взгляд, и я инстинктивно отвел глаза в сторону.

– Его зовут Харкер.

– Да, знаю такого. А вы его… дядя?

– Я своего рода опекун. Второй отец.

Сердце мое бешено колотилось.

– Где мальчик? – осведомился он.

– Не здесь, – с некоторым облегчением ответил я. – Харкер не вернулся в школу после Рождества. Насколько я понял, там череда семейных трагедий… Одна беда за другой. Родители приняли такое решение. Полное их право.

По лицу моего гостя вихрем пронеслись сильные эмоции: ярость, удивление, самодовольство, злорадство.

– Какую печальную картину вы рисуете, герр Харрис. Сколько всего пережил бедный ребенок.

– Трудности, утраты, внезапные смерти – суть часть жизни, – твердо сказал я. – Оно и хорошо, что мальчики рано узнают подобные истины.

Незнакомец улыбнулся:

– Полностью с вами согласен, герр Харрис.

– Все человечество, – продолжил я, оседлав своего любимого конька, – состоит из тех, кто правит, и тех, кто подчиняется. Любое общество самым естественным образом имеет пирамидальную структуру, и на вершине находятся самые успешные. Мы призываем всех наших подопечных подниматься как можно ближе к вершине и как можно быстрее.

Посетитель снова улыбнулся, немного шире прежнего, и я впервые заметил, что зубы у него какие-то необычные.

– Как же вы правы, герр Харрис!

– Благодарю вас, – сказал я. – Но мне жаль, что я ничем не могу вам помочь.

– Ничего страшного, – ответил мужчина. – Мне не составит труда разыскать мальчика. В нем заключена частица меня. У него недостаточно силы, чтобы ее истребить, и она приведет его ко мне.

– Прошу прощения, но я не уверен, что понимаю вас.

Белые зубы снова блеснули в полумраке. И на сей раз я заметил еще кое-что: темно-красный язык, мелькнувший между ними.

– Вы понимаете гораздо больше, чем вам кажется, герр Харрис.

При этих словах в моем уме возникло видение – ясное и отчетливое, как картина в художественной галерее. Мальчик Харкер, участвующий в каком-то чудовищном ритуале, цель которого – извлечь из него тайную частицу духа, помещенную в него еще до рождения, благодаря которой это существо вновь обретет цельность. Я в ужасе вздрогнул от этого кошмара наяву.

Человек в черном улыбнулся так, словно знал, что именно явилось моему мысленному взору.

– Ритуал стригоев, – негромко произнес он.

– Да… – пробормотал я, еще не вполне очнувшись от видения. – Теперь, когда вы о нем упомянули, я припоминаю, что уже слышал такое название раньше.

Существо растянуло губы в оскале.

– Мне скучно, герр Харрис. И я голоден. Не могли бы вы… вскрыть вену для меня?

Мальчики говорили правду, друг мой. Хозяин действительно среди нас. И теперь я вижу, что с его пришествием в мире вновь налаживается порядок.

Из личного дневника Мориса Халлама

5 февраля. Несомненно, это удивило бы практически всех, кто меня знал, но похоже, я просто создан для политической деятельности, а она – для меня. Осуществлять административную власть нынче для меня занятие столь же естественное, каким прежде было произносить монологи со сцены и любезно раскланиваться перед рукоплещущей публикой.

На протяжении десятилетий я полагал себя обитателем духовного мира – воздушных сфер, а не земли. Но теперь, нежданно-негаданно вызванный на бис, я обнаружил, что мое истинное призвание лежит в земных областях и я блестяще преуспеваю в сугубо материальных сферах жизни. Оказалось, мой сценический опыт замечательно подготовил меня к работе уполномоченного представителя, посредника и дипломата. Политика тот же театр: все в ней держится на умении произвести эффект, ввести в заблуждение, ловко загримироваться и использовать