не должны быть одни в такой момент? Что с нами должен находиться какой-нибудь благорасположенный наставник?

– Н-нет… нет… я имела в виду другое…

– Мина. Пожалуйста. Не бойся. Ведь мы не одни. Он всегда рядом и наблюдает. Ну посмотри сама. Пожалуйста. Обернись.

Не сказав ни слова, я оборачиваюсь и вижу поодаль одинокую темную фигуру, постепенно материализующуюся из чего-то вроде столба тумана. Она обретает отчетливость и оказывается древним стариком во всем черном, с длинными белыми усами и выражением неизбывной злобы на лице.

В первый момент я не узнаю его. Затем – вспышка узнавания, я с ужасом понимаю, что происходит, и, не в силах сдержаться, испускаю дикий панический вопль…

Здесь я, все еще крича, очнулась от самого яркого кошмара в своей жизни. Задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, я далеко не сразу осознала окружающую действительность.

Сколько времени прошло с моей встречи с превращенным мистером Эмори, когда мне открылась ужасная правда о моем сыне, – не знаю. Я чувствовала необъяснимое изнеможение, из чего сделала вывод, что довольно долго была под действием какого-то наркотика.

Место же, где я находилась, казалось совершенно незнакомым. Хотя там стояла темнота, я не желала ни секундой дольше оставаться в унизительной распластанной позе, в которой очнулась на полу. Я медленно, неуклюже поднялась на ноги и зашаталась, слабая и разбитая после продолжительного сонного забытья.

Мои движения все еще были неуверенными и затрудненными, мои мыслительные процессы, по-видимому, были в равной мере нарушены, ибо я собиралась закричать в темноту, воззвать о помощи, спросить, где мой сын. Естественно, любые подобные усилия остались бы напрасными.

Едва я прерывисто вздохнула и открыла рот, чтобы заговорить, вспыхнул яркий свет, направленный на меня. Я прищурилась, заморгала и лишь спустя несколько секунд сумела хоть как-то разглядеть окружение: я находилась на чем-то вроде низенькой сцены – на длинном узком помосте, который одновременно немного напоминал трансепт.

Я сразу обнаружила присутствие зрителей – два ряда мужчин, безмолвно сидевших во мраке.

Все они были в церемониальных одеждах – богато украшенных мантиях наподобие масонских. Мое внимание привлек один из них, в центре первого ряда: немолодой худощавый мужчина аристократической наружности, рядом с которым в настороженной позе стоял старый ирландский волкодав. Лицо мужчины дышало торжеством, и что-то похожее выражалось во всем облике животного.

Опустив глаза, я увидела, что тоже облачена в изысканно расшитый балахон. При мысли, каким образом я в нем оказалась, меня передернуло от гнева и отвращения.

– Чего смотрите? – крикнула я. – Что вам от меня надо?

Ответа не последовало. Мужчины просто продолжали смотреть, молча и пристально. Несколько из них поерзали на своих местах, подаваясь вперед и вытягивая шею, – вероятно, чтобы видеть меня лучше.

С левого края сцены, из густой темноты, раздался голос:

– Миссис Харкер? Миссис Мина Харкер?

Я ответила со всем достоинством, какое только было возможно в столь гротескных обстоятельствах:

– Да, она самая.

Говоривший выступил из теней и направился ко мне, в круг света. Высокий молодой человек с надменной осанкой, одетый в такую же мантию, как и все остальные (только украшенную богаче). Он был бы красивым, если бы не черная повязка на левом глазу.

Следом за ним ковылял пожилой мужчина, тучный и краснолицый. Он весь дрожал, обливался потом и двигался с огромным трудом, жалобно поскуливая при каждом шаге. Наглядный пример отвратительной немощи, которая может постичь человеческое тело.

В довершение картины на шее у него был железный обруч, и молодой человек вел пожилого на цепи, точно непокорного зверя.

– Рад видеть вас в добром здравии, миссис Харкер, – промолвил одноглазый. – Он сразу потребовал вашего присутствия при своем возрождении. Несмотря ни на что, он очень высокого мнения о вас.

– Кто вы? – спросила я. – И где мы находимся?

– Я – Габриель Шон, а находимся мы в штаб-квартире Совета Этельстана. Вы стоите в самом центре Белой башни – в точке силы нашей великой нации[63].

– Вы не понимаете, – сказала я. – Вы понятия не имеете, кого возвращаете к жизни. Он – абсолютное воплощение зла!

– Поверьте мне, мадам, я прекрасно знаю, что делаю. – Он взглянул на толстяка рядом. – Ну, он готов? Готов родиться?

Бедняга только и сумел, что испустить стон. Габриель Шон коварно улыбнулся:

– Приму это как утвердительный ответ. Итак… всем встать!

Он простер вперед свободную руку, и все члены Совета, словно марионетки, одновременно поднялись на ноги, с мрачно-торжественным видом, как на похоронах.

В следующий миг меня схватили сзади чьи-то сильные руки. Я попыталась вырваться, но не смогла даже пошевелиться. Меня держала женщина. Я чуяла ее странный сладкий запах. И слышала шелест огромных крыльев.

– Добро пожаловать, Илеана, – сказал Шон. – Вы как раз вовремя, чтобы увидеть второе пришествие, это темное чудо.

Толстяк снова застонал, и из левого угла рта у него выползла струйка крови.

– Давно, – промурлыкал женский голос позади меня, – давно я ждала этой минуты.

Гладкий язык лизнул мою шею. Я невольно вскрикнула от отвращения и… чего-то еще.

Толстяк издал очередной стон ужаса и отчаяния. И снова изо рта у него потекла кровь, заструилась по подбородку. Он рухнул на колени и мучительно завыл. Если не считать этого звука, в зале стояла полная тишина. Зрители молча наблюдали. Кровь все лилась и лилась из несчастного. Он конвульсивно содрогнулся и разом изверг из себя добрых полпинты крови, которая растеклась на полу ярко-красной лужей.

Потом повторил это непроизвольное действие. Он плакал, по щекам катились крупные слезы.

У мистера Шона вырвалось что-то вроде смеха. Сильные женские руки, державшие меня, сжались сильнее – от возбуждения, полагаю. Из толстяка выплеснулся еще один алый фонтан и еще один. Пол под ним был сплошь залит кровью, смешанной с грязью. Крупно содрогнувшись в последний раз, он испустил хриплый, гортанный вопль и изрыгнул последнюю струю крови.

Вид и запах красной лужи на полу был неописуемо омерзительным. Мужчина повалился на бок, измученный и изнуренный, наверняка уже при смерти.

Шон казался разочарованным.

– Где же он? Где? Что нам теперь делать?

– Подождите, – произнес женский голос позади меня. – Подождите, мистер Шон, и поймите наконец истинную суть происходящего.

Далее случилось нечто такое, что даже я, видевшая очень многое, еще минуту назад сочла бы решительно невозможным. Кровавые росплески на полу начали двигаться – двигаться по собственной воле, сливаясь вместе, стягиваясь в одну большую лужу.

Потом кровь с ужасной целеустремленностью поползла к Габриелю Шону, как живое существо, гнусное порождение кошмара. Он сдавленно ахнул и попятился, но было поздно. Красная жижа уже заструилась вверх по его