Карл был очень практичным человеком. Он находил удовольствие во всем, чем бы ни занимался. Болезнь и одиночество заставили меня сблизиться с ним. Карл очень увлекательно рассказывал о заболеваниях позвоночника и относился ко мне заботливо и предупредительно. Ко дню рождения он подарил мне корсет, украшенный дорогими кружевами. Одновременно красивый и полезный для здоровья подарок. Корсет способствовал прямой осанке. Никто никогда не проявлял обо мне подобной заботы.

Я понемногу тратила свои деньги и ничего не требовала от любовника, скромно живя в роскошной мюнхенской гостинице. Я проводила время в ленивой праздности и считала, что работа мешает людям предаваться удовольствиям и задумываться о том, кто они и какими хотели бы стать. Впрочем, на эти вопросы я не смогла бы дать ответы. Я стремилась только к одному — избавиться от боли. Ради этого я терпела уколы, массажи и занималась лечебной физкультурой. Постепенно благодаря искусству Карла я одержала победу над болью. А может, боль прошла сама собой. Похоже, Карл сам не знал, чему именно я обязана своим исцелением, но всем своим видом давал понять, что является всеведущим врачевателем, способным совершить чудо. Я заметила, что врачи часто обладают актерскими способностями.

У меня не было друзей. Я проводила время, читая книги, делая покупки, обедая с Карлом. Время от времени звонила в Цюрих и интересовалась ценами на акции. Я жила на проценты от вкладов. Мюнхен — город с тысячей соблазнов. Здесь можно вести роскошную жизнь. Со времен Геральда здесь ничего не изменилось. Правда, с тех пор у меня поубавилось наивности, зато возросла степень свободы. У меня появились деньги, которые позволяли не воспринимать мужчин всерьез и относиться к ним так, как они того заслуживали.

У Карла имелся загородный домик на озере Штарнберг, где обычно отдыхала его жена. Она ненавидела супруга за его постоянные измены, но разводиться не хотела, поскольку привыкла жить в достатке. Карл тоже ненавидел жену, поскольку она заставляла его притворяться и изворачиваться, но тоже не собирался подавать на развод, так как не желал делить имущество. Все упиралось в деньги. Когда речь заходила об имуществе, удовольствия отходили на второй план. Карл утверждал, что самое важное для человека — здоровье. И это неудивительно, ведь он делал на нем деньги. В клинику стекались пациенты, чьи крестцы и позвоночники не выдерживали напряжения жизни. И Карл творил настоящие чудеса, особенно если лечил симпатичных молодых пациенток.

Я не допускала даже мысли о том, чтобы превратить Карла в одну из своих жертв. Я поклялась себе больше никогда не шантажировать мужчин с помощью секса. Йоханнес Бреннер на всю жизнь отбил у меня охоту заниматься подобным бизнесом. В благодарность за это я часто звонила ему на мобильный и служебный телефоны и оскорбляла непристойными словами. Так я изводила садиста, любившего нагонять на женщин смертельный страх. Я грозила кастрировать его с помощью ножниц, изнасиловать с помощью искусственного пениса, нашпигованного гвоздями, исполосовать ему язык лезвием бритвы. Мне доставляло удовольствие приводить его в смятение. Я чувствовала, как мой голос повергает его в панику. Эти звонки помогали мне избавиться от кошмарных воспоминаний о той новогодней ночи.

Вылечив позвоночник, я сменила любовника. Теперь я встречалась с Бернгардом, продюсером, который всем своим любовницам обещал роль в фильме. Мне он тоже дал подобное обещание, хотя я была значительно старше его пассий и совершенно независима в материальном отношении.

Бернгард был очень занятым человеком, он говорил быстро и употреблял в своей речи массу английских выражений. Его мобильный телефон то и дело звонил, и Бернгард вел переговоры, сыпля кинематографическими терминами. С ним невозможно спокойно поговорить. Впрочем, в этом не было никакой необходимости. Бернгард радушно принимал в своем доме всех, кого считал друзьями и полезными людьми. Он обращался на ты ко всем звездам и считался гением в своей области. Я поддерживала с ним отношения, потому что, во-первых, он обещал дать мне роль в кино, а во-вторых, секс с ним не казался мне обременительным. Обычно я садилась верхом на него, и это уменьшало нагрузку на позвоночник. Бернгард быстро достигал оргазма, потому что не любил тратить время впустую. Быстрота и скорость — девиз его жизни. Он ел и пил так же быстро, как и говорил, и любое промедление приводило его на грань нервного срыва. Бернгард владел виноградником в Тоскане, но мне так и не довелось побывать там. Моя карьера киноактрисы тоже не состоялась. Я не прошла пробы. Опытная мошенница и талантливая актриса в жизни растерялась перед кинокамерой. Это привело к разрыву наших отношений, потому что Бернгард не терпел рядом с собой ничего несовершенного. Я отомстила, бросив его мобильный телефон в аквариум с рыбками в итальянском ресторане, где у нас состоялся прощальный ужин.

Я поняла, что не создана быть актрисой или подругой человека творческой профессии. Леопольд, оперный певец, считал меня немузыкальной и бессердечной. Макс, профессор философии, упрекал меня в том, что я недостаточно образованна и не способна к абстрактному мышлению. Когда меня спрашивали, чем я занимаюсь, я отвечала: «Ничем». Это удивляло и даже пугало моих новых знакомых. Ответ «ничем» ассоциировался у них с капитуляцией перед всеми общественными нормами, представлялся им эксцентрическим. У каждого человека должны быть цели и задачи, определяющие его бытие. Какой смысл имеет существование человека, который ничем не занимается?

Никакого. Впрочем, мне было безразлично, какое впечатление я произвожу на окружающих. В свои тридцать четыре года я не приносила обществу пользы, но и никому не вредила. Я пребывала в состоянии великого глухого миролюбия. Впрочем, возможно, у Йоханнеса Бреннера и Берн-гарда, приславшего мне счет за новый мобильный телефон, имелось другое мнение. Но этих двоих я считала мелочными людьми, для которых большим открытием стало то, что не все женщины подставляют левую щеку, когда их ударят по правой.

Би писала мне из Дублина, что Джордж завел роман с молоденькой официанткой. Би собиралась свести счеты с жизнью, но пока не могла решиться, каким способом сделать это. Все прежние попытки самоубийства оказывались неудачными. Получив от нее столь трагическое письмо, я позвонила в Дублин и узнала, что Би встретила слепого русского поэта, гения, которому она надеялась заменить глаза и для которого мечтала стать музой. Би из тех женщин, которые подставляли мужчинам для удара обе щеки. Но я не могла спорить с ней по телефону. Мне стало жаль пятидесяти фунтов, но я не могла напоминать о деньгах женщине, захлебывающейся от счастья. Би сказала, что ее новый друг получает стипендию от одного из культурных фондов, и это несколько успокоило меня. В конце длинного монолога она спросила, как у меня дела, и положила трубку прежде, чем я успела ответить.

О, как я завидовала ее способности испытывать сильные всепоглощающие чувства! Как завидовала ее смешной, нелепой жизни! Я сидела пьяная и одинокая в баре гостиницы «Рафаэль», и, наверное, у меня был очень жалкий вид. Во всяком случае, бармен с сочувствием посматривал на меня, а пианист заиграл бодрый, веселый мотив, стараясь вывести меня из подавленного состояния. Я почему-то вдруг вспомнила Фрейбург и покончившего с собой Бруно. Мы все — убийцы. Мы убиваем в себе человека. Единственным моим другом теперь, после смерти Клары, был алкоголь, он смягчал душевную боль и наводил грусть. Честностью и порядочностью привлечь мужчин невозможно. Я отдала бы миллион за то, чтобы меня кто-нибудь полюбил. Чтобы кто-нибудь обнял меня за плечи, отвел в номер, лег вместе со мной в постель, любил меня всю ночь, а потом навсегда остался рядом. Я отдала бы миллион за то, чтобы Клара была сейчас жива, за ее смех, за ее тепло. Почему никто из тех мужчин, которых я любила или которых я обманула, не удержал меня, не захотел, чтобы я осталась с ним?