А он пришел не один. Минотавр спускался первым, а за ним шел… тот, другой, который встретил Аню в кафе. Он вел женщину, выкрутив ей руку, и женщина кривилась от боли, но молчала.

Молоденькая. Рыжеволосая. Волосы растрепались, повисли вокруг лица прядками-пружинками, при каждом движении вздрагивают. Тот другой подмигнул Анечке, как старой знакомой.

– Моя, – раздраженно заметил Минотавр.

– Твоя, – мужчина взгляд отвел. – Но что-то ты долго ее держишь… с остальными управлялся быстрей…

– Не твое дело.

Мужчина захихикал и, выпустив руку женщины, толкнул в спину.

– Не мое… конечно, не мое… но со второй ты мне поиграть позволишь?

– Потом.

– Потом… да… потом… потом, Женечка, мы с тобой встретимся и проведем вместе удивительную ночь…

Он отступил к двери, но был остановлен вопросом:

– Игорек, это ведь ты Сигизмунда убил?

Игорек… правильно. Их двое. Игорек выходит на охоту за наивными дурочками, вроде Ани, а Минотавр скрывает лицо под маской.

– Я… – он не стал отрицать. – Сигизмунд – скотина. И папу шантажировал. А шантажисты долго не живут… дураки в принципе долго не живут. И еще любопытные, Женечка.

Он ушел, поднимался по лестнице вприпрыжку и насвистывал что-то себе под нос…

– Я пить хочу, – сказала Анечка, глядя на Минотавра. – И есть… я очень сильно хочу есть… ты забыл про меня, да?

– Нет.

Не плакать. Мужчинам не нравятся женские слезы, и Анечка изо всех сил пыталась сдержаться.

– Не уходи… – она шагнула вперед и почти прикоснулась к его руке. – Пожалуйста, не уходи…

– Я вернусь, – пообещал Минотавр, погладив ее. – Очень скоро. Что тебе принести?

– Не знаю… чего-нибудь… а шоколадку можно? Я очень шоколад люблю…

– Какой?

– Любой.

Безумный разговор, но, наверное, она, Анечка, что-то да значит для него, если Минотавр спрашивает про шоколад. И тогда, выходит, у нее получается…

– Ты… давно здесь? – спросила рыжеволосая, когда Минотавр ушел.

– Давно. Наверное, – Анечка села в свой угол и обняла колени.

Она и рада и не рада была появлению соседки. С одной стороны, не так страшно…

…И он обещал, что скоро вернется.

С другой, а если ему рыжая понравится больше Анечки? Что тогда с Анечкой будет? Нет, нельзя думать о плохом…

– Евгения, – представилась рыжая.

– Аня…

– Меня искать будут. Уже ищут… и найдут.

Она сказала это с такой уверенностью, что Анечка позавидовала. Она тоже хотела верить, что ее будут искать и найдут, но… почему-то не получалось. Наверное, слишком много времени она провела в этом белом подвале.

– Расскажи о… них, – попросила Женька.

– Что?

– Все, что знаешь…

…Знала Анечка не так уж много.

Иван разговаривал по телефону.

Ночь за окном. Душная, летняя, а он, беспокойный, опасается открывать окна. Стрекочут сверчки, поет соловей, но где-то далеко, отвлекая от разговора, который идет вовсе не так, как Ивану хотелось бы.

Вопрос-ответ.

Старая игра, в которой главное – правильно задать вопрос. А у него получается плохо. Но старый приятель терпелив. Лара вертится рядом, слушает, на кошку бродячую похожа, разве что не трется о ноги, но того и гляди – замурлычет. Глаза-глазища следят за Иваном неотрывно, и жутковато от этого взгляда…

– Так, давай сначала… Валерий Владленович… Владленович, – он остановился, зацепившись за отчество. – Валерий Владленович… а отец его случайно не Владлен Михайлович… не случайно? Конечно, не случайно, это я не так выразился. Отец, да? Хорошо… а почему фамилии разные? Нет, я знаю, что ты не гадалка… ага, по матушке… странно, но не запрещено…

Владлен Михайлович.

Милый старик, точнее не старик, поскольку его проблема отнюдь не стариковской была, напротив, мужчина в самом расцвете сил… и любовница… а была ли та любовница? Почему Иван поверил в ее существование? Потому что изначально решил, будто Владлен Михайлович – жертва, а Сигизмунд – сволочь… нет, он сволочью был, этого не отнять, однако и жертва оказалась не столь невинна.

Ловко его.

Заметил. И пригласил. И в приступе откровения рассказал все, как есть. А Иван поверил…

– А вообще его проверить можешь? На какой предмет? Да я не знаю! На все предметы… и Валерия этого… а фото есть? Да сойдет и то, которое на документы… и ничего страшного, нам просто посмотреть… да, жду…

Он отключился и, опершись руками на широкий подоконник, вздохнул.

– Я дурак?

– Не знаю, – сказала Лара, присаживаясь рядом. Она забралась на кушетку с ногами и колени обняла, прижала к груди. – Тогда и я дура. Я ничего не понимаю.

– И я… пока… погоди, он скоро перезвонит…

Ждали. Ивану хотелось шепнуть ей на ухо, что теперь все будет хорошо, что чужие тайны останутся здесь, в Козлах, а в городе начнется иная, светлая жизнь.

А он молчал.

И слушал сверчков, соловья и жаб на пруду, которые разорались неимоверно. Идиллия почти. Семейная…

– Антонина сказала, что я цепляюсь за свои страхи, – Лара потерлась носом о руку, – что сама их не отпускаю, потому что не знаю, как без страхов жить дальше.

– А ты не отпускаешь?

– Наверное…

И снова тишина. Голос сердца, которое дергается, екает, болезненно отдавая под лопатку. Его, сердце, нужно будет проверить…

И телефонный звонок раздался одновременно с тихим стуком в окно. Трубку Иван взял, к окну прильнул.

– Ванька, – из черноты ночи выплыла черная фигура. – Разговор есть. Срочный.

Вовка.

Черный, изгвазданный в грязи, Вовка… и не стал дожидаться, пока Иван дверь откроет, забрался на подоконник, перевалился и отряхнулся по-собачьи, разбрызгивая не то землю, не то влажную речную тину.

– Сейчас, – попросил Иван, трубку прижимая. – Я сейчас…

Вовка кивнул и, присев на корточки, уставился на Ларку. Смотрел долго, весь Иванов разговор, который вновь получился смятым.

– Было у царя два сына… – пробормотал Иван, отключаясь.

Фото прислали.

А не похож совсем на Владлена Михайловича. Худой, если не сказать – изможденный, с острыми скулами, с жестким подбородком, с четкой линией губ. И Лара, лишь глянув на фото, зажала руками рот.

Значит, он.

– И что за погань? – Вовка тоже посмотрел и нахмурился.

– Валерий Владленович, младший сын Владлена Михайловича. А старший – Игорь Владленович… ты его знаешь, – Иван потер виски, понимая, что голова его вот-вот треснет от боли. – Правда, отчество он сменил уже во взрослом возрасте, в знак, полагаю, уважения, к родному отцу…