Слова растаяли в тишине. Снаружи мерцал ночной город. Джирал склонил голову набок и вскинул бровь, внимательно глядя на Арчет.

– Ты… имеешь в виду то, о чем я думаю?

– Я лишь хочу сказать, что существует не единственный способ устранения политических противников, повелитель. Иной раз можно скармливать их океану и не в пределах собственного дворца.

В окно башни влетел легкий ветерок. Замерцали огни ламп, по стенам запрыгали тени.

– Интересно, – Джирал оторвался от спинки кресла, выпрямился. – Я, разумеется, ни на секунду не поверю, что ты это сделаешь.

– Я, как и мой народ, хранила и буду хранить верность Блистающему Трону и расширению Ихельтетской империи, несущей цивилизацию. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы это доказать.

– Надо же, как благородно. – Однако Арчет видела, что за легкомысленным тоном скрывается какое-то другое чувство. В его голосе будто прозвучала одна фальшивая нота. – Возможно, мы придумаем, как с этим разобраться без того, чтобы тебе пришлось убивать своих друзей.

Она склонила голову. Попыталась не перестать дышать. Джирал еще пару секунд за ней наблюдал, потом обошел кресло и снова сел.

– Что ж, ладно. Пока Шанта – твоя проблема. Держи его в узде, а я прослежу, чтобы никто не занялся его делом.

– Спасибо, повелитель.

Он опять закинул ногу в сапоге на край массивного деревянного стола. Арчет почувствовала, как тот поскрипывает и сдвигается. Император ткнул в нее пальцем:

– Но если до меня дойдут новые нездоровые слухи о Гильдии Кораблестроителей, я не собираюсь ждать следующей весны, чтобы проверить, хватит ли тебе духу столкнуть его за борт во имя преданности мне. Он встретится с нашими многорукими друзьями из Ханлиага, как и все прочие. Я понятно выражаюсь?

– Кристально ясно, повелитель.

Джирал хмыкнул.

– Везучий он, твой Шанта. Ты уж позаботься, чтобы старик это понял.

– Я поговорю с ним завтра, мой господин. Хочу начать, не откладывая на потом. Весна придет к нам достаточно скоро.

– Да. – Император еще глубже погрузился в объятия кресла. Казалось, он смотрел сквозь Арчет в какое-то другое место. – Будем надеяться, что мы все переживем зиму и больше ничего в этом убогом городе не пойдет кувырком.

Когда он снова проснулся, увидел бледный пергаментный свет, пробивающийся сквозь палатку над головой, и ощутил слабый порыв ветра, всколыхнувший парусину.

Хьил исчез.

«Каждый, с кем ты трахаешься, исчезает утром».

Но мысль пришла и упорхнула, глубоких чувств на этот раз в ней не было. Окружающее пространство казалось холодным и материальным, совсем не похожим на Серые Края. Рингил отодвинул гору одеял в сторону, уловил на простынях едкий запах другого мужчины и исчезающий след тепла. Он поискал в тесном шатре свою одежду и заметил Друга Воронов – меч кто-то осторожно положил в сторонку, туда, где парусиновая стена смыкалась с землей.

Лезвие на ширину ладони выглядывало из ножен, будто кто-то хотел обнажить клинок, но передумал.

Снаружи раздались голоса. Кажется, бродяги сворачивали лагерь.

Рингил отыскал исподнее и штаны, извернулся и натянул их на себя. Откинул клапан палатки и выглянул наружу. Аристократы странствующего двора бродили туда-сюда, кто-то разжег огонь и подкидывал в него дрова. Запах жареного бекона и бобов прошелся по лицу густой волной. Он выпрямился и моргнул от яркого дневного света.

– Доброе утро, – бодрый, чуть высокомерный тон. Женщина, чье лицо было смутно знакомо с прошлой ночи, улыбнулась, проходя мимо него к костру. – Хочешь позавтракать?

Рингил последовал за ней, заправляя рубашку в штаны и не утруждая себя сапогами. У костра подняли глаза от тарелок и приветливо кивнули еще несколько знакомцев. Он помнил это по прошлой встрече с людьми Хьила, помнил свое потрясение: никаких шепотков, прикрывая рот рукой, никакого скандализированного тона или обвиняющих взглядов – никакого подлинного интереса, не считая общего любопытства к новичку в их рядах. Им было наплевать. Они жили слишком полной жизнью, чтобы выносить суждения о других. Эта инаковость была магией, в каком-то смысле столь же поразительной, как и икинри’ска.

Рингил сел возле костра, и ему вручили полную тарелку. Он погрузил хлеб в бобовую кашу, откусил, прожевал и лишь в этот момент осознал, насколько проголодался.

– Славно, что мы вышли, да?

Это был мужчина справа – Кортин, вспомнил Рингил, тот, кто вчера ушел последним вместе со своей женщиной.

– Прости?

– Вышли с Задворок. Славно, что мир опять сделался плотным, ага?

Рингил прожевал и проглотил, кивнул.

– Я так к этому и не привык. Все эти голоса, зовущие тебя прочь… – Кортин отложил тарелку и лег на спину, от сытости преисполнившись желанием пофилософствовать. – Конечно, в компании легче, я бы сам не сунулся. В одиночку, как говорится, туда ходят только принцы и дураки. Не обижайся – я так понимаю, судя по мечу, ты из первых.

– Мне его подарили, – сказал Рингил, откусывая кусок от ломтя хлеба с беконом.

– А-а, – и поспешно: – Да, но все равно. Ты из благородных, я прав? Банда Черного Паруса не поднялась бы по фьорду ради кого попало.

Кто-то по другую сторону костра закашлялся. Женщина, которая передала Рингилу еду, бросила на Кортина взгляд, приказывающий заткнуться.

Рингил еще пару секунд спокойно жевал. Потом проглотил и аккуратно вытер уголки рта.

– Банда Черного Паруса, значит?

– Ага. Хьил сейчас с ними разговаривает…

Кортин замолчал, наконец заметив, как на него смотрят остальные. У костра воцарилась неловкая тишина.

Рингил улыбнулся, отставил тарелку и энергично почистил пальцы от жира такими движениями, словно затачивал нож.

– Ну, – сказал он, – лучше я пойду и встречусь с ними сам. Не хочется заставлять их ждать.

В словах было куда меньше пустой бравады, чем он изначально опасался. Этим утром Рингил не только проснулся в мире, который словно умылся холодной водой – он и сам, как выяснилось, преисполнился обновленной силы, желания сделать следующий шаг без понукания. Надев сапоги и плащ, вновь пристегнув к спине Друга Воронов, он позволил ритму сердцебиения и весу смертоносной стали нести себя вперед. Та самая женщина, что подала завтрак, жестом указала дорогу. Он спустился с разрушенной площади через россыпь рухнувших стен и колонн, туда, где круто уходящая вниз тропинка вилась вдоль мыса, которого накануне ночью не было. Подул свежий океанский ветер, взъерошил высокую траву, засвистел меж скал и скользнул по серебристо-серой поверхности фьорда внизу. От яркого блеска Рингил прищурился. Рассмотрел там причал, а в пятидесяти ярдах от берега – каравеллу под черными парусами.