Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты очень отвлекла меня, любовь моя, — проговорил он нежно, медленно опуская ее и глубоко погружаясь в теплое блаженство ее горячей, влажной плоти. Затем, резко притянув к себе, он крепко поцеловал ее, быстро перевернул ее на спину и оказался сверху. — И засим приговорена провести остаток дней своих, отвлекая меня, Кейлин! — нежно прорычал он ей в ухо, осторожно двигаясь в ее трепещущем теле. — Я обожаю тебя, любовь моя, и скоро ты навечно станешь моей! Моей женой! Свежей, яркой половиной моей темной, темной души!
— Я люблю тебя, Флавий Аспар, — сказала она, всхлипывая, а затем снова унеслась в блаженный мир. Ее сердце высоко парило вместе с ним. А если она в его сердце и в его объятиях, тогда почему же ей так страшно? Но когда высшее блаженство охватило ее, Кейлин застонала от наслаждения, страхи мгновенно были забыты в его спокойных, надежных объятиях. Счастливая, она прижалась к нему и уснула.
Когда утром она проснулась, он уже уехал. Нелвин принесла поднос со свежей простоквашей, спелыми абрикосами, горячим хлебом и горшочком меда.
— Мастер Аркадий спрашивает, будете ли вы позировать ему сегодня. Он говорит, что почти закончил и мог бы к концу недели завершить работу, если вы поможете, Я думаю, он хочет вернуться в Константинополь. Лето кончилось. Он поговаривает об осенних состязаниях.
— Передай, что я приду через час, — сказала Кейлин. — Мне хочется, чтобы статуя была закончена и установлена на пьедестал в саду до возвращения моего господина. Это будет моим свадебным сюрпризом для него.
— Я никогда прежде не видела ничего подобного, — призналась Нелвин. — Это так красиво, госпожа. Я думала только боги могут создавать такое.
— Статуя представляет Венеру, древнюю богиню любви, — пояснила Кейлин. — Я только позировала для Аркадия.
Кейлин поела, приняла ванну и пошла в студию к скульптору. В присутствии Нелвин она сняла тунику и приняла нужную позу. Он работал некоторое время, бросая взгляд то на глиняную фигуру, которую он лепил, то на Кейлин. Когда Аркадий заметил, что она начала уставать, он прекратил работу. Кейлин надела тунику, и они вышли в сад посидеть на солнышке, выпить охлажденного апельсинового сока и полакомиться кунжутными пирожными, которые принес Зиновий.
— Скоро я лишусь вашей компании, — начала разговор Кейлин. — Мне доставляло удовольствие слушать ваши невероятные сплетни и узнавать многое, с чем мне придется столкнуться, когда я выйду замуж за Аспара.
— Ваша жизнь не будет легкой, — ответил он откровенно. — Придворные, с которыми вы захотите подружиться, станут избегать вас. Даже те, кому вы понравитесь, не пойдут на дружеские отношения. Особенно остерегайтесь людей, которые будут стремиться подружиться с вами из-за Аспара или из желания соблазнить вас. Ваша добродетель в свете сплетен, окружающих вас, поистине сводит их с ума.
— Как противоречивы византийцы, — сказала Кейлин. — Вы придерживаетесь религии, которая проповедует добродетель, и все-таки среди вас царит зло. Я не понимаю ваш народ.
— Все очень просто, — объяснил Аркадий. — Богатые хотят власти и богатства. Это дает им ощущение вседозволенности. Они жестоки и алчны. Вот тут-то вера приходит на помощь — ведь стоит только покаяться, и грехи отпускаются. Красота, можно грешить снова.
Это характерно не только для Византии, Кейлин. Все цивилизации достигают апогея на некотором этапе своего развития. Менее богатые подражают более богатым, а бедные так и живут в нищете, так как захватившая власть бюрократия и благодетельный правитель разрешают им играть в свободу. Хлеб и зрелища, моя дорогая девочка, позволяют править бедными, за исключением тех редких случаев, когда возникают чума, голод или война. Когда такое случается, даже императоры не удерживаются на своих тронах. — Он засмеялся. — Я циник, как вы, наверное, заметили.
— А я хочу так мало, — ответила Кейлин. — Выйти замуж за моего дорогого господина и, если боги того пожелают, родить ему ребенка. Я не покину эту виллу, здесь выращу детей и буду радоваться тому, что имею. Я не хочу участвовать в интригах, Аркадий.
— Вам не удастся избежать их, милая девушка, — усмехнулся он. — Аспар — это не просто аристократ с загородным поместьем, куда он может удалиться. Эта идиллия не будет продолжаться после вашей свадьбы. Вам придется занять место во дворце как жене первого патриция империи. Послушайтесь моего совета, милая девушка, и не связывайтесь ни с какой фракцией, как бы настойчиво они ни соблазняли вас присоединиться к ним, — а они обязательно попытаются сделать это. Вы должны сохранять нейтралитет, как это делает Аспар. Он предан только Византии.
— А я предана только Аспару, — сказала она тихо, но твердо.
— Это хорошо. О, милая девушка, теперь я вижу, что вас не соблазнят песни сирен при дворе. Вы так благоразумны! А теперь давайте вернемся к работе, которая обессмертит вас. У вас слишком роскошные формы для такой практичной женщины.
— Расскажите мне о состязаниях, ради которых вы так стремитесь вернуться в город, Аркадий, — попросила Кейлин после того, как снова приняла позу. — Я думала, что состязания бывают только в мае, в день основания города, и не знала, что они проводятся и в другое время. Опять будут гонки колесниц? Мне понравились гонки.
— Состязания проводятся несколько раз в году, — ответил он, — но это особые состязания, которые устраивает Джастин Габрас в честь брака с бывшей женой Аспара, Флациллой Страбо. Он не мог организовать их раньше, потому что весной проходили майские игры, а летом слишком жарко. Поэтому Джастин Габрас приурочил состязания к шести месяцам со дня его бракосочетания с Флациллой. С утра состоятся гонки колесниц, а после полудня — бои гладиаторов. Мне говорили, что Габрас заплатил за смертельные поединки.
— Я никогда не видела гладиаторов, — сказала Кейлин. — Они сражаются с мечами и щитами, не так ли? А что означают смертельные поединки?
— Ну что же, милая девушка, — начал Аркадий, — я вижу, это еще один пробел в вашем образовании, который я должен заполнить. Бои гладиаторов начались еще в древней Кампании и Этрурии, откуда появились наши предки. Первыми гладиаторами были рабы, которые сражались друг с другом до смертельного исхода ради удовольствия хозяев. Такие состязания, очевидно, пришли в Рим, но они проводились только в дни траура в честь заслуженных людей. Затем бои гладиаторов начали устраиваться частным образом. В конце концов гладиаторов стали регулярно включать в программу на декабрьских состязаниях во время сатурналий, а политики и те, кто нуждался в поддержке народа, финансировали бои гладиаторов в другое время. Публике нравились атмосфера возбуждения и обилие крови на таких состязаниях.
Сначала гладиаторами становились пленники, захваченные на войне, которые предпочитали рабству смерть. Они были опытными бойцами. Однако вскоре поток пленников уменьшился и возникла необходимость обучать мужчин, готовых стать бойцами. Многих преступников заставляли выходить на бой, но даже эти меры не обеспечивали возросшую потребность в гладиаторах. Тогда стали обвинять многих невинных людей в незначительных проступках и приговаривать их к выходу на арену. Первых христиан приносили в жертву. Когда не хватало мужчин, сражаться на арену посылали женщин и даже детей.