маркам, по-видимому временного характера, предстоит иметь большую ценность. Вспомните об английской почте в Батуме”. – “Я знаю, выполнявший нашу эмиссию под нашим контролем нас в этом уверил. Тем более, я доволен, что мой подарок представляет ценность” (восхитительный дипломат). – “Вы не сами их печатали”. – “Мы их печатали здесь, но, чтобы все было сделано согласно правилам, мы поручили организацию этого торговому дому “Суваров и Кº””. (Ильязд вздохнул с облегчением: “Утешительно все-таки, что это один и тот же прохвост, а не то что их множество”.) И он бережно спрятал предложенный консулом конверт в бумажник.

На следующий день Ильязд проснулся в самом превосходном настроении духа. В воздухе пахло событиями, и за месяц он достаточно отдохнул и переварил в себе обстоятельства, чтобы быть в отличном состоянии. Еще не было восьми часов, и Черная деревня была лишена оживления, когда он устроился в открывшейся только что кондитерской, ожидая появления Чулхадзе. Грузин оказался точным до подозрительного. Они взяли пароход и поехали вверх по Золотому Рогу. Январские сравнительные холода нагнали чаек больше обыкновенного, и они не только вертелись вокруг, но то и дело садились на борты пароходика. Паруса, паруса, и еще паруса, точно ни паровые, ни прочие двигатели еще не были изобретены. Последние признаки снега на кипарисах, вокруг Сулеймание и впереди на склонах, запирающих Золотой Рог. Холодно, хотя и безветренно. Ильязду все кажется веселым и занимательным.

Чулхадзе оказался не менее разговорчивым и увлекательным, чем накануне. Он знал превосходно не только глубины страны, но и самое побережье Лазистана и пространно рассказывал об их обычаях. “Меня все лазы знают, – уверял он. – Спросите любого: Чулха. Немедленно скажет”.

Они доехали до третьей пристани, сошли.

– Я думаю, что старшина, который живет вот в том доме, должен направляться в город по этой дороге. Сядем в это кафе, я не думаю, чтобы он вышел уже из дома. Во всяком случае, мы можем тут просидеть весь день, тут же будем завтракать и его увидим.

– Обязательно, – подтвердил Чулхадзе, – я готов хотя бы два дня просидеть здесь, лишь бы увидеть этого негодяя.

Но ждать им пришлось недолго. Словно Синейшина только и ждал, когда они закажут кофий. Через несколько минут он спускался по улице, в форме и без бороды. (“Здесь он, очевидно, не показывался иначе, но где он в таком случае переодевается русским?” – подумал Ильязд.) “Вот он, Чулхадзе”. Тот уставился на спускавшегося. Синейшина прошел мимо сидевших, их не заметив, и направился к пристани. “Вот этот? – спросил Чулхадзе, когда тот прошел, – это не тот”. – “Как не тот, он снял бороду, но рост, но глаза, и главное, вы обратили внимание, левая рука изувечена?” – “Рука-то изувечена, но вы ошибаетесь, уверяю вас. И потом это офицер какой-нибудь знатный, а тот…” – “Не обращайте внимания на его форму, это ваш самозванец, уверяю вас”. – “Слушайте, голубчик, вы в прошлый раз ошиблись, не различив в нем иноземца, и на этот раз ошибаетесь, так как не улавливаете разного их духа. Поверьте мне, он очень похож и рука изувечена, но вы ошибаетесь. Я был крайне вчера удивлен, когда вы мне сказали, что тот в Константинополе. Он где-нибудь в горах Кавказа, черкес, вероятно”.

Они подождали, пока пароход с Синейшиной отойдет, и взяли обратный следующий. Чулхадзе заявил, что уезжает на днях в Трапезунд и будет хранить постоянно память об их встрече. “Приятно найти человека, который не только знает такие чертовы дебри, но и умеет о них говорить”. Они сошли, Ильязд проводил Чулхадзе до туннеля, а потом, не желая идти через мост, проехал в раздумье и потеряв всякий признак хорошего настроения по набережной до Арсенала8, где подозвал лодку, чтобы переплыть на тот берег к вокзалу. Лодочник показался ему знакомым и в свою очередь рассматривал его пристально. “Говоришь по-русски?” – спросил Ильязд. – “Говорю”. – “Я тебя где-то раньше видел. Лаз?” – “Да, лаз!” – “В Трапезунде, нет в Ризе, нет, помню, в Пархале ты покупал золото”. Радости лодочника не было границ. “Эфенди, эфенди, – закричал он, путая турецкие слова с русскими, – инженер, мечеть, мерил, мерил, когда давно приехал в Константинополь?” – “Недавно, а ты?” – “Я после войны, нечего было делать, вернулся к лодочному делу, мы здесь на перевозе все лазы из Атины, Вице, Кемера. Эфенди, ты спрашивал много о лазах, здесь есть такие, которые еще говорят по-лазски, старики, знают песни, длинные песни, помнят еще наизусть, вот там, на той стороне, мы найдем нескольких, я тебя познакомлю, они тебе все расскажут, есть здесь столовые, где готовят лазы, можешь найти пирог, начиненный анчоусами, я помню, ты спрашивал. Я уже языка не знаю, говорил тебе, мать турчанка, но здесь много таких, которые знают”. (“Совпадение одно невероятнее другого, – подумал Ильязд, – только что проверил Синейшину, теперь проверим Чулху”.) – “Я плачу угощение тебе и всем твоим друзьям и время, которое вы потеряете со мной в кофейне. Я рад видеть лазов, я люблю лазов, во время войны я в английских газетах и в русских писал в защиту лазов9, и за это мне русские отказали в сотрудничестве. Я знаю, что нет народа поэтичнее вас. У вас, у тех, которые еще говорят по-лазски, нет письменности, и однако вы сочиняете поэмы в десятки строк, которые держатся на одной рифме, и на одной ножке ваши столы. Я тебе уже говорил, что я друг лазов и гюрджи, я рад буду видеть всех лазов, каких ты знаешь. Я долгое время подписывался в газетах Мживане, ты не знаешь этого слова, но те, кто говорят, так называют птичку, которая сидит на шарманке и вытаскивает билетики с предсказаниями”. – “Мживане, мживане, здесь есть один такой, ходит с шарманкой и чижиком по дворам, я тебе дам его адрес”.

У Сиркеджи они действительно нашли нескольких лазов, молодых и стариков, которых легко было узнать по их чалмам: обитатели берегов никогда не носили одну феску, а непременно обмотанную чалмой. Лодочник объяснил с жаром своим товарищам, кто был его пассажир, познакомил, и все отправились в первое попавшееся из многочисленных кафе.

Ильязд не мог бы сказать, сколько часов он провел там, слушая рассказы, песни, легенды и перебирая воспоминания о Ризе, Коне и Вице. Но когда темы стали истощаться, он попросил адрес шарманщика и пошел проводить лодочников. Перед тем как расстаться, он спросил старого знакомого: “Скажи, ты не знаешь такого Чулхадзе, или Чулха-заде, или просто Чулха из Трапезунда, который часто путешествует по стране?” Лодочник