Ты же это чувствуешь? Я всегда буду с тобой, прямо за твоей спиной. В твоих снах и страхах, мы всегда будем вместе, куда бы ты ни пошла, где бы ни спряталась. Ты уже видела меня, Слава? Ты видела, знаю. Я преследую тебя во сне и наяву, потому что хочу быть рядом, хочу, чтобы ты все сделала правильно.

Я видел тебя в Москве. Ты выглядела такой несчастной. Все дело в глазах… я любил твои глаза. Никто не мог смотреть так, как ты. А теперь взгляд потух, ты тоже не жила все эти годы. Порознь нам не жить. Вместе тоже не получилось. Но шанс еще есть.

Теперь твоя очередь, родная. Ты же сразу поняла, о чем я? Хочу, чтобы мы были вместе. Вместе навсегда – помнишь, как мы об этом мечтали?…»

И еще много, много строчек в похожем духе. Есть такая статья – доведение до самоубийства. Вот что пытался сделать со мной Марк Аверин. Он знал мои слабые места. Вот только он не учел, что я стала другим человеком. Слава Самарская умерла много лет назад, она была глупой травмированной девчонкой, которую многие подвели. И она сбежала. Слава купилась бы на письмо. Алиса – нет. Калинин был прав – письмо отвратительно, но я должна была его прочитать. Чтобы сжечь самостоятельно. Еще немного, и я больше никогда не вспомню о Марке Аверине. Еще немного, совсем чуть-чуть.

Пока мысли «а что, если…» не отпускали. А что, если бы план Марка удался, и вместо невнятного Хромова я бы видела за собой настоящего Марка? Сошла бы я с ума? Я ведь и так справлялась с ситуацией слабо, балансировала на грани. Сомневалась во всем. А так не было бы и сомнений, одни кошмары наяву.

Но все это время я была не одна.

Он бы меня спас. Может, и сейчас он меня спас.

Я тяжело поднялась, от эмоций слегка пошатывало. Сунув письмо в задний карман, я спустилась вниз, на кухню. Пошарила по полкам, нашла растворитель. Но потом мое внимание привлекла дверь в кладовую. Я оставила растворитель у входа и включила свет. Так и есть – внизу на полках стояли банки с краской. Отлично, даже больше подходит для моих целей. Подхватив банки, а заодно и старую швабру, я поднялась наверх. Разлила краску на пол, окунула импровизированную «кисть» и с чувством прошлась по лицу смотрящей на меня Славы Самариной. Один раз, другой. Разлила еще одну банку. Не могла остановиться, пока лицо не исчезло под бело-черными неаккуратными разводами.

Вот так намного лучше.

В моем состоянии лучше не садиться за руль. Голова от запаха краски сильно кружилась, а вот от чего руки тряслись непонятно. Я добрела до охранника и попросила его вызвать такси, мой телефон так и остался где-то там в доме с зеленой крышей. Дядька одарил меня недоуменным взглядом, но не стал вредничать и вскоре за мной приехала машина. Я объяснила таксисту, что мне надо попасть на кладбище, пришел его черед недоумевать:

– Так скоро темнеть начнет, девушка. Одной не страшно будет, на кладбище-то?

– Я плачу вам за дорогу, а не за советы, – отрезала я. Таксист обиженно засопел, зато всю дорогу помалкивал.

Когда мы оказались на месте, уже наступили сумерки. Хорошо, как раз смогу отыскать путь, совсем в темноте можно и заблудиться. Нужную могилу я нашла быстро, запомнила дорогу еще с прошлого раза. Знала, что еще сюда вернусь. И, если раньше слов у меня не было, то сейчас их появилось слишком много. Я села рядом с земляным холмом и заплакала. По мальчишке, что был таким светлым и добрым, по девушке, которая забывала обо всем рядом с ним. По времени, проведенному вместе, когда казалось, вся жизнь впереди и она будет счастливой, и иначе никак. По вере в другого человека, настолько сильной, что предательство не пережить.

– Когда мы свернули не туда, Марк?

Или светлый мальчик существовал в моих фантазиях, и только? Или он был реальным, пока в его жизни не появилась я не испортила все, до чего смогла дотянуться? Не знаю и не хочу знать, какой из вариантов правильный. Пусть все так и останется. В любом случае, в страшном финале виноваты мы оба. Я едва не умерла и потратила не один год на исцеление душевных ран, а Марк не захотел исцеляться, он тонул и ему это нравилось. Исход закономерен.

На улице стемнело окончательно.

Не знаю, сколько времени прошло, но слезы кончились, я выплакала горе и обиду, все упущенные шансы, что у нас были. Стоило сделать это сразу, но мне казалось, это шаг назад, к прошлому. Приезд в город – шаг к прошлому, встреча с людьми, которых я когда-то знала – шаг к прошлому, переживать о Марке – опасный шаг назад. Едва ли не катастрофа. Но, быть может, все шаги вели меня вперед? И все это время я двигалась в верном направлении.

Он подошел ко мне бесшумно – один из его талантов. Положил руку на плечо, но не посмел сесть рядом или обнять. Даже рука его подрагивала несмелостью, он боялся. И правильно делал.

– Зачем? – прошептала я. – Зачем, Гена? – я подняла голову и взглянула в родные глаза человека, спасшего мне жизнь. Не только на набережной, когда он нырнул за мной в ледяную воду и вытащил, но и после. Много-много раз после. И бессчётное количество раз до.

Я любила отца, но он провалил отцовскую миссию точно так же, как и я провалила дочернюю. Мы оказались людьми с разных планет: я не могла взять в толк, как можно любить чокнутую женщину больше родной дочери, а он погряз в этой странной, ненормальной любви. Которая – совпадение – стала отражением моей собственной. Я дочь своих родителей, что ни говори. Переняла от них все, что смогла.

И, пока отец горевал и забывал о родной дочери, рядом всегда был Гена, он заботился обо мне, любил, как не любил отец. Не думала, что однажды его забота выльется в катастрофу.

Он снял куртку и расстелил ее рядом со мной:

– Земля холодная, не сиди так.

– Ты серьезно? Поговорим сейчас о холодной земле?

Гена тяжело вздохнул и присел рядом:

– Прости.

– Гена… – я покачала головой, не в силах выдавить что-то еще.

– Я заметил, как он следил за тобой, девочка. Появлялся то там, то тут. Я понял, что намерения у него недобрые, и стал приглядывать за ним в ответ. Он задумал страшное, милая. Надо было решить все иначе, но я все думал о тебе, вспоминал, как тяжело ты пережила тот кошмар, как много плакала и не хотела жить, как ранила себя. Я бы не пережил всего этого второй раз.

– Ты мог… рассказать мне.

– Рассказать тебе? Нет. Конечно, не мог. Боже, милая, зачем? Напомнить, как ты наказала его в прошлый раз? За все, через что прошла? Мировой известностью, вот как. Ты слишком добрая девочка, и всегда винишь себя в чужих ошибках.

Назвать меня доброй мог только Гена. Ну еще Калинин, у того тоже мозги слегка набекрень. Не зря они раньше души друг в друге не чаяли. И как они только живут, видя в людях только хорошее?

– Не уверена, что моей доброты хватит, чтобы тебя простить.

– Хватит, – Гена осторожно погладил меня по волосам. – Знаю, что хватит, и буду этого ждать. Тебе нужно время, я понимаю.