соки, готовили лекарственные настойки, заполняли погреб бочками с селедкой, капустой, репой и огурцами, а в доме сушили травы. Он почти чувствовал запах, исходивший от больших связок, которые Катрина, их прежняя экономка, развесила на чердаке.

Пышная Катрина с ее лукавой улыбкой давно умерла, а в этом доме Альфред лишь однажды зашел на чердак, чтобы осмотреться. В погребе тоже было пусто – все необходимое хранилось на вилле в кладовке. Он вздохнул, подумав о том, что раньше в погребе стояли бочки, каменные кувшины, ящики с картошкой, целые полки с запасом сухофруктов. Здесь, на вилле, в кладовой тоже было неплохо – приятно пахло специями и овощами, но это было совсем не то. Была какая-то магия в том, чтобы осенью наполнять подвалы и чуланы продуктами, делать заготовки на зиму. Но сегодня в этом больше не было необходимости. Они даже не держали скотину – разве что несколько кур, чтобы в доме были свежие яйца. Сегодня принято было покупать все в городе – считалось, что так лучше и современнее. Однажды, когда они ждали гостей, Зильта даже пирожные хотела заказать у кондитера.

– Так нынче принято, – сказала она удивленно, когда он воспротивился. – Не могу же я подать им домашнюю выпечку, будто мы какие-то крестьяне!

Альфред всегда старался идти в ногу со временем и мириться с новыми выдумками света, но во всем, что касалось еды и домашнего хозяйства, он предпочитал хранить верность прошлому. Поэтому он настаивал на том, чтобы горничные под руководством Герты по-прежнему готовили сами все, что можно было, как это было раньше. Впрочем, не так уж и много у них дел, подумал он, они и так разленились – настолько все эти новые изобретения облегчили им жизнь. Сегодня им даже не нужно было самостоятельно разводить огонь, достаточно было чиркнуть спичкой. Когда он был маленьким, в доме шили одежду на всю семью. Его мать даже научилась самостоятельно шить себе туфли: во времена ее молодости было модно приводить в дом сапожника, чтобы тот обучал барышень своему искусству. А теперь Зильта заказывала у швеи весь свой гардероб, а сама разве что время от времени занималась вышиванием.

Альфред подумал о Лили и вздохнул. Он даже не был уверен, что она умеет шить. Она читала весь день или сидела за своим письменным столом, строча стихи – или что она там делала. А теперь вдобавок увлеклась политикой. Взять хоть то, как она с ним говорила сегодня. Нет, такое поведение решительно нужно пресекать. Иногда Альфред задавался вопросом, правильно ли он их воспитывал. Все эти новшества… Часто он уже не знал, что еще уместно, а что – нет.

К счастью, у него была Зильта. Она вела его, как маяк, в изменчивом течении светской жизни. Стоило ему подумать о жене, как губы тронула улыбка. Мало кому из его знакомых повезло счастливо жениться. Вообще-то никто и не думал о счастье. Браки совершались по расчету, и те, кому удавалось что-то оттуда выгадать, были довольны уже этим. Но между ним и Зильтой все было иначе. Он очень любил свою жену.

Перемены подкрадывались и к его судоходной компании. Франц по-прежнему докучал ему насчет новых котлов, и Альфреду все сложнее было противиться его напору. Новшества всегда несли в себе риски. Конечно, сейчас все жаждали масштабов, скорости, вечных улучшений. Но как же быть с традициями и вечными ценностями? Или, напротив, следует дать Францу больше свободы?

Когда Герта протянула ему дымящееся пиво, он даже не встал.

– Выпьешь со мной стаканчик? – спросил он.

После секундного размышления она кивнула и зачерпнула из кастрюли полный половник.

Некоторое время они молча прихлебывали свои напитки из запотевших стаканов. Альфред не знал, что сказать. Внезапно она вскочила.

– Извините, мне пора ставить в печь пироги, пока она не остыла! – объяснила она.

Он только кивнул. Должно быть, ей тоже было неловко – очень уж долго его здесь не было. По непонятной причине, ему и самому было легче говорить с ней, когда она была занята готовкой, а не сидела напротив, глядя ему в глаза. Как только она вновь склонилась над пирожками, он тихо спросил, глядя в свой стакан:

– По-твоему, Лили идут на пользу эти курсы?

Герта замешкалась. Нечасто увидишь хозяина, который обращается к кухарке за советом по воспитанию детей. Но они были знакомы больше тридцати лет, и Альфред знал, что у Герты с Лили доверительные отношения. И все же ей пришлось хорошенько подумать, прежде чем ответить на такой тонкий вопрос.

– Она очень умная и рассудительная девушка, – осторожно заметила Герта.

Альфред кивнул.

– Не спорю. Но она молодая женщина, будущая жена. И она никогда не будет работать учительницей. Генри этого не допустит, я тоже. Да и зачем ей это, в работе нет для нее никакой необходимости, она только выставит себя на посмешище.

– Вы же знаете ее, вечно сидит, уткнувшись в книгу. Вечно уговаривает меня рассказывать истории. У нее живое воображение, оно нуждается в занятиях, – сказала Герта.

Хозяин кивнул.

– Зильта тоже так говорит. Я лишь обеспокоен тем, что оно уводит дочь в сторону от ее предназначения. Их там чему только не обучают. Даже политике, можешь себе представить?

Герта покачала головой.

– Я ничего в этом не смыслю. Но не думаю, что о таком стоит говорить с юной девушкой.

– Полностью согласен. И что скажет на это ее жених?

– Может быть, ему понравится, что рядом с ним умная женщина?

Альфред задумчиво покачал головой.

– Умная – это одно, – сказал он. – Быть умным – хорошо и правильно. Но когда женщина слишком умна, это только вредит ей. У нее зарождаются опасные идеи.

* * *

Лили беспокойно переминалась с ноги на ногу, едва не искрясь от напряжения. Где же носит эту Берту, боже мой! Оркестр уже начал играть, пары уже выстроились в ряд для танца, а подруги все еще не было видно. По спине Лили поползли мурашки, ладони взмокли от волнения. Чертово платье было настолько тесным, что она едва могла дышать. Платье было золотого цвета, с блестящей вышивкой, и Лили полюбила его, как только увидела. Но в данную минуту ей хотелось высвободиться из него прямо здесь и сейчас. А потом распустить волосы, уложенные в тугую прическу, от которой начинала болеть голова. К этому вечеру Зеда готовила ее целую вечность. И все спрашивала, что происходит с Лили и ждет ли она вечера. Лили поймала свое отражение в одном из зеркал, заметив, что щеки у нее раскраснелись, но лицо было белым как мел.