— Также говорят, что беспорядки в городе отнюдь не подавлены, ибо они являются частью плана, направленного на свержение Тюрго, чьей отставки вы столь жаждете.

— Я ее не жажду, я на нее надеюсь. Это все?

— Другие, впрочем, считают, что, несмотря на ненависть к генеральному контролеру, вы заняли выжидательную позицию, ослабляя, таким образом, движение за изгнание непрошеного министра.

— Ого! И это тоже говорят? Кто же?

— Мой осведомитель назвал мне имя одного из принцев крови.

— Орлеана или Конти, ясное дело. Скорее даже Конти… А откуда вы знаете, что говорит сей принц?

— Я пятнадцать лет служу в полиции и являюсь вашим учеником, сударь.

— Черт побери, похоже, я слишком хорошо вас обучил! Какое нахальство!

— А вы, сударь, в свое время внушили мне, что главное — это умение держать в секрете имена своих осведомителей.

— И вы применяете мои правила, когда они вас устраивают!

— Мне остается только прибегнуть к вашей помощи…

— Ого! Он хочет моей помощи; Боже, мир перевернулся! В конце концов, будь…

— В деле, касающемся венсеннского узника, вам, полагаю, приходилось слышать имя некоего Энефьянса, зерноторговца и спекулянта с улицы Пуарье? В то время вы занимали пост судьи по уголовным делам.

— Разумеется. Хотя сам я этим делом непосредственно не занимался. История деликатная, следы вели к самому генеральному контролеру. Кажется, на этого Энефьянса поступил донос. Принимая во внимание обстоятельства, рассудили, что открытый процесс может вызвать серьезные волнения. Тогда мы еще пребывали в состоянии войны… С точки зрения государственных интересов, галеры оказались наилучшим выходом. Потом я узнал, что, проведя в Бресте год или два, этот человек бежал, и больше его никто не видел и ничего о нем не слышал. Считают, что он утонул; лодку, на которой он совершил побег, нашли в открытом море.

— Почему он выбрал морской путь для бегства?

— По суше побег из Бреста невозможен. Там всюду патрули, всюду ведется наблюдение. Каждый побег немедленно становится известен. Каждый колокол превращается в набат. К тому же тот, кто не говорит по-бретонски, просто не выживет в тех краях.

Николя показалось, что для магистрата, едва знакомого с делом, Сартин знает слишком много подробностей. Но он не стал высказывать эти мысли вслух, удовлетворившись сведениями, сообщенными ему министром. Карета въехала под своды Шатле.

— И как вы ладите с шевалье де Ластиром?

— Прекрасно — когда пути наши пересекаются. Пока события решают за нас. Насколько я понял, он внимательно следит за волнениями последних дней, и дело об убийстве на улице Монмартр его не интересует. Так что мы встречаемся, обмениваемся сведениями, и не более того.

Задумавшись, Сартин что-то пробурчал себе под нос, а потом снова обратился к Николя:

— Да, он уже сделал мне отчет. Надо сказать, в ночь с воскресенья на понедельник он предупредил меня о том, что готовится в Версале. У него есть нюх. Прислушивайтесь к его советам. А сейчас я вас покидаю. Полагаю, вы спешите на одно из ваших кошмарных сборищ, столь пришедшихся вам по сердцу? Еще один труп, из тех, которые вы сеете на своем пути?

— Нет, сударь, — ответил Николя, направляясь к воротам, — всего лишь пропавшие кролики.

Кучер щелкнул кнутом, карета тронулась, но Николя успел разглядеть изумленное лицо Сартина. В дежурной части Бурдо и Семакгюс о чем-то увлеченно беседовали.

— Как я рад, что вижу вас обоих! — воскликнул Николя. — Мне надо многое вам рассказать.

Судя по лицам друзей, им также было чем поделиться.

Не говоря ни слова, Бурдо протянул ему свернутый пополам лист бумаги. Николя развернул его и увидел нарисованный углем большой вопросительный знак.

— Что это значит?

— Это значит, что после долгих поисков я узнал, что трактир Гранд-Ивер расположен на улице Фобур-дю-Тампль, возле Ла Куртий. Я немного побродил вокруг; неожиданно в глаза мне бросилась побеленная стена с остатками вывески заведения, находившегося там лет пятнадцать назад. Но это еще не все. Разозлившись, я стоял и смотрел на развалины, как вдруг ко мне подбегает посыльный и протягивает мне эту бумагу. Я еще головы поднять не успел, как мошенник уже исчез, и я не успел спросить, кто поручил ему передать этот листок.

— Мне кажется, — промолвил Николя, — нас хотят направить на ложный путь. Наш противник захотел привлечь мое внимание к тем местам, чтобы помешать вести расследование здесь.

— Этот рисунок вам о чем-то напоминает?

— Мне кажется, я уже видел лист с таким необычным краем… Надо подумать.

Он рассказал им о своем походе на улицу Пуарье и о злоключениях Рабуина и Сортирноса.

— Черт, денек сегодня явно выдался неудачный! — воскликнул Бурдо. — Как теперь мы его поймаем? Ниточка оборвалась, птичка улетела!

— Быть может, мы еще найдем его. Не только мы преследуем его, но и он ищет нас. Так что вряд ли он оставит нас в покое. Мне почему-то кажется, что он стремится досадить именно мне.

— Господа, — сделав многозначительную паузу, торжественно объявил Семакгюс, — у меня для вас важные новости. И весьма удивительные. Николя, извольте показать мне свои сапоги.

Опершись обеими руками на стол, удивленный комиссар поднял правую ногу. Нацепив на нос очки, Семакгюс присел на корточки и, тотчас побагровев, тяжело задышал: живот изрядно препятствовал ему. Аккуратно собрав мелкий мусор, прицепившийся к подошве комиссара, он встал и, восстановив дыхание, принялся внимательно разглядывать свою добычу.

— Так я и думал. Вы вернулись из того же места. Как и в прошлый раз. Ничего удивительного. Одни и те же причины имеют одни и те же следствия. Мои предположения подтверждаются.

— Скажете ли вы, наконец, Гийом, что побуждает вас изъясняться столь загадочно?

— Прежде я расскажу вам одну историю, которая, как вы убедитесь, подведет нас к убийству мэтра Мурю и приведет на улицу Пуарье. Четверть века назад, во время захода в Пондишери, я узнал, что крупного коммерсанта с острова Маврикий нашли мертвым в одной из комнат губернаторского дворца. Все терялись в догадках о причинах его кончины. Потом заподозрили отравление, столь часто случавшееся в тех краях. Капитан торгового судна отвез тело в Порт-Луис, а тамошний губернатор попросил меня забальзамировать его. Намереваясь исполнить работу добросовестно, я приступил к вскрытию и обнаружил те же явления, что и при вскрытии тела мэтра Мурю. А через некоторое время один из слуг губернатора скончался при невыясненных обстоятельствах.

— А вы так ничего и не обнаружили? — спросил Бурдо.

— Разумеется, обнаружил! Нашелся свидетель, утверждавший, что слугу укусила гамадриада.

— Как! — воскликнул Николя, вновь ощутив себя воспитанником иезуитов. — Его укусила лесная нимфа?