всего прочего, он обладал бесспорными достоинствами мореплавателя, иначе бы никакое чудо не позволило ему успешно осуществить свое великое путешествие. Что же тогда? Одно из двух: либо порочное желание победы англичан — довод, который, несмотря на дружеские отношения, уже давно установившиеся между соседями по Ла-Маншу, не выдерживал критики, — либо его явная некомпетентность как командующего эскадрой. Вести корабль и маневрировать флотом — вещи совершенно разные, великим стратегом можно родиться, но нельзя им стать. Между тем Бугенвиль, поднявшись из зала суда до неслыханного для людей его круга звания, должно быть, чересчур гордился достигнутым и был убежден, что принятое им самим высочайшее решение освобождало его от необходимости подчиняться приказам вышестоящих командиров. В любом случае то была его вина… тяжкая вина, но не Гийому надлежало быть ему судьей. Поскольку он принял этого человека в своем доме, то был обязан забыть давнишнюю историю, которая его отнюдь не касалась. Да и как было бы жаль превратить прелестную Флору в своего врага!.. Давно он не чувствовал, чтобы его так привлекала женщина, и новое увлечение удивительным образом освежало его — с тех пор как Агнес вышла замуж: чуть больше года назад!

Что это был за год! Если бы не страстное желание возродить дом На Семи Ветрах, Гийом, пожалуй, решил бы опять бежать — настолько тяжело переживал он горечь и унижение. До счастья можно было дотянуться рукой, но он сознательно отказался от него в силу принципов, которые теперь казались ему глупыми. Сколько бессонных ночей провел он, слушая кваканье лягушек в старом канале Варанвиля, стук дождя по крыше или завывание ветра, от которого скрежетал флюгер! Сколько упущенных ночей: нежных, пылких, страстных! Он бесконечно переживал тот самый момент, когда в своем грустном жилище девушка сказала ему: «Если бы вы меня любили, то женились бы на мне», а он ответил: «Нет». Теперь он не сомневался в том, что, если бы даже валялся у ее ног, она с презрением отвергла бы его, и поступила бы справедливо. Теперь, когда она освободилась…

И произошло это на следующий же день после свадьбы: старый дом Ла Рокьер на Турлавильских высотах, где находились супруги, посреди ночи загорелся. Слуги едва успели спасти молодую женщину, и пальцем не пошевелившую, чтобы им помочь: застыв от ужаса, она невидящими глазами смотрела на кровать, где лежало обнаженное неподвижное тело старика, которого успели вытащить из комнаты прежде, чем она занялась огнем. Тотчас позвали местного врача, и тот заявил, что господин д'Уазкур умер примерно часом раньше в результате волнения, которым часто расплачиваются за неумеренную любовь пожилые мужчины. В его судорожно скрюченных пальцах виднелись черные шелковистые волосы…

С тех пор никто не ведал, что стало с молодой вдовой. И в Валони, и в Шантелу, да и в окрестных замках о случившемся узнали, лишь когда тело покойника везли в Уазкур, где его дожидался, не особенно печалясь, единственный племянник и наследник. Агнес не пошла провожать мужа в последний путь: она еще находилась у доктора Готье, оказавшего ей помощь в ту страшную ночь и пытавшегося устранить последствия потрясения — ее молчаливое отчаяние никак не удавалось рассеять.

Разумеется, мадемуазель де Монтандр и мадам де Шантелу поспешили навестить девушку в надежде забрать ее к себе, но вернулись расстроенными и отчаявшимися.

— Она целый день сидит у окна в своей комнате, не произносит ни слова, — сообщила Роза Феликсу и Гийому, — но почти все время плачет; Бесшумно и неизвестно от чего слезы вдруг начинают катиться у нее из глаз, и она даже не пытается их вытереть: это забота Пульхерии, ее старой служанки, и лишь ей удается добиться от нее несколько слов. А нас, мне кажется, она даже не узнала. Такой ужасающей картины мне никогда не приходилось видеть.

Она и сама не скрывала сильного волнения, и, заглянув в очаровательное, омраченное горем лицо Розы, Феликс де Варанвиль понял, что любит ее. Он опустился перед девушкой на колени, и тогда Гийом, не желая мешать, незаметно удалился. Он тоже был глубоко потрясен, и назавтра, не в силах больше сдерживать себя и никого не предупредив, Гийом примчался в Турлавиль, где первый встречный указал ему на дом врача. Но госпожи д'Уазкур там уже не было: накануне вечером она неожиданно вышла из состояния подавленности, словно проснувшись после долгого сна, и осознала, где находится. Пришлось отвечать на ее вопросы.

— Я отважился говорить, — рассказывал доктор Готье, — с величайшей осторожностью, боясь, что в любую минуту она снова впадет в прострацию, но ничего подобного не произошло: она обрела покой и овладела собой…

— Вам удалось узнать, почему она так плакала?

— Нет, но уверен, что не из-за смерти мужа. Может быть, над самой собой?

— Вы хотите сказать, над тем, что она пережила?

— Возможно! Мало того, что юной девушке не доставляло радости принадлежать этому старому… козлу, мне кажется, что она пережила тяжелые моменты. Я не имею права ничего вам рассказывать, тем более что вы ей не родственник, могу лишь утверждать, что скорая смерть мужа для нее настоящее избавление.

— Не сказала ли она вам, куда пошла?

— Нет. Полагаю, что она отправилась в Валонь к нотариусу — он приезжал, чтобы оценить ущерб, и оставил для нее записку. Клянусь, я больше ничего не знаю: она потребовала коляску, села в нее вместе со своей старой служанкой и уехала…

— Не заплатив вам? Вы не обязаны были лечить ее бесплатно.

— Она заплатила мне, и хорошо заплатила. Нотариус оставил деньги. Ах! Чуть не забыл: вы знакомы с мадемуазель де Монтандр?

— Вы тоже ее знаете: позавчера она была здесь в сопровождении своей тетки, госпожи де Шантелу…

— Я так и подумал. Госпожа д'Уазкур вручила мне письмо и попросила отослать его своей подруге…

— Если вы мне его доверите, она получит, его сегодня же вечером…

Весь обратный путь до Шантелу запечатанный конверт жег грудь Тремэна, боровшегося с чудовищным искушением сорвать маленькую желтую восковую печать, под которой скрывалась тайна послания. Ему удалось совладать с собой, но, добравшись до замка, он нашел девушку в музыкальной гостиной, где она рассеянно перебирала струны арфы и буквально бросил конверт ей на колени.

— Она исчезла, оставив для вас письмо, — объявил он, не успев отдышаться. — Скажите мне, где она!

Роза и без его требования схватила конверт. Прочитав письмо, она подняла на Гийома глаза, полные слез.

— Читайте сами! Она пишет, что уйдет в монастырь, и запрещает мне, именем нашей дружбы, отправлять кого-либо на ее поиски.

— Монастырь, монастырь! Она