Все вокруг было белым, молочным. Мягкий, рассеянный свет. Белые пальцы беззвучно скользили по ней, оставляя за собой безмолвную рябь. Сознание все еще смутно фиксировало происходящее. «Таблетки», – подумала она; от таблеток ей становилось хорошо, она после таблеток видит хорошие сны, от которых трудно пробуждаться.

Твердый взгляд. Заросли усов. Синие глаза со стальным отливом. Давно ли он здесь?

– Проснулась, девочка моя?

Она слабо улыбнулась.

– Тут чертовски душно… открыть окно?

Она кивнула. С резким треском взлетели жалюзи, комната внезапно наполнилась ярким светом. Иллюзия ушла, и реальность снова вторглась в ее жизнь. Еще один день. Еще один день, который не имеет значения.

– Филип, какое сегодня число?

– Восемнадцатое мая.

«Господи боже». Она неожиданно для себя попыталась сесть, но боль в плече не позволила.

– Никаких перемен?

– Похоже, что дела налаживаются.

Они посидели несколько минут молча. Она смотрела, как Филип курит, как моргает, потом попыталась снова думать, прогнать лекарственную муть, цель которой и состояла в том, чтобы не давать ей думать.

– Я их погубила, – сказала она вдруг.

– Там было небезопасно. В любую минуту все могло обрушиться. Вход туда давно нужно было замуровать.

– Я решила, что Дэвид превратился в Фабиана, что он… что они хотят заковать меня в цепи и оставить там… Я открыла клапан. Я думала, это дверь.

Она уставилась в синеву его глаз. В них мерцали отблески света, словно в прудах. Средневековых прудах. Мороз подрал ее по коже.

– Я их убила.

– Да нет же, господи, ничего подобного.

– Убила.

– Это был несчастный случай, девочка моя. Несчастный случай.

«Я даже не была на его похоронах, – подумала Алекс. – Не пошла на похороны своего мужа».

Она смотрела на Филипа – он встал, подошел к окну. Облокотился на подоконник, уставился в окно.

– И на похороны Отто я должна была пойти – он ведь приходил на похороны Фабиана.

– Его хоронили в Германии, – успокаивающе сказал Филип. – Насколько я знаю, его тело забрали туда.

– Как много похорон…

Снова наступило долгое молчание. Ее пробрала дрожь.

– Я даже не послала цветов Отто… и девушке.

– Девушке?

– Кэрри.

– Кэрри?

– Девушке, которая… – Она помолчала, глядя на него. – Ты же знаешь. Которая была там.

– Кто был где?

– Под озером.

– Девушка под озером?

– Та, которую Фабиан…

Алекс замолчала. Почему он не хочет говорить об этом? Почему отрицает?

Филип вернулся к кровати и сел рядом.

– Озеро осушили. – Он вытащил еще одну сигарету. – Нашли тела только Отто и Дэвида. Больше никого.

– Но… Филип, я… я видела.

Он уверенно покачал головой.

– В танцевальном зале. – Она понизила голос.

– Его завалило. Все завалило. Все это сооружение обрушилось. Удивительное творение инженерной мысли.

Он встал и вернулся к окну.

– Она под завалами, – вполголоса сказала Алекс.

Филип снова уставился в окно:

– Именно это тебя и спасло.

– Ты это о чем?

– Инженерная мысль. Давление увеличивалось посекционно. Тебя, вероятно, выдавило оттуда, как пасту из тюбика.

– Почему же это не спасло их?

Он, не отвечая, смотрел в окно.

– Филип… она была там.

Он продолжал смотреть в окно. Долго смотрел.

– Существует равновесие, – не поворачиваясь, без нажима сказал он. – Всегда существует равновесие. Две пылинки. Одна заряжена положительно, другая отрицательно. Они сталкиваются в пустоте и – бах. Одна без другой была бы бесполезна – никакой тебе жизни, ничего. – Он повернулся, уставился на нее. – Вон там солнце. – Он кивнул в сторону окна. – Ты можешь себе представить путешествие туда? Ад. Инферно. Ад, девочка моя. Но нам оно необходимо – необходимо для существования. Ты понимаешь?

Открылась дверь, и вошла медсестра в белом халате. Подняла руку, посмотрела на часы, потом на Филипа:

– К сожалению, вам пора…

Он, смущаясь, встал и покраснел.

– Хорошо… Я… мм… завтра?

Алекс услышала щелчок дверного затвора. Новый образ жизни. Здесь все стало легко. Порой ей хотелось остаться здесь навсегда.

Фургон с грузчиками приехал в девять. Не поднимая глаз, она увидела его: огромную синюю тень за окном. Донеслись стрекотание двигателя, хлопки дверей, голоса.

– Приехали, мисси Айтауа.

– Впусти их, Мимса.

Та неуверенно уставилась на Алекс, широко раскрыв глаза.

– Давай-давай, – кивнула Алекс, улыбнувшись.

Сначала вынесли коробки, потом мебель. Алекс посмотрела на дом, уже оголенный, выпотрошенный. «Очищенный», – подумала она, на всякий случай обходя комнаты. Господи, до чего же они вдруг стали казаться ей маленькими. Просто крохотными.

Стоя на тротуаре, она смотрела, как разворачивается фургон. Восемнадцать лет. Восемнадцать лет, а она даже не представляла себе, как выглядят ее соседи. Они не будут скучать по ней, улица не будет по ней скучать. Ни она и ни кто другой не прольет ни одной слезинки. Разве что сердце всплакнет.

Садясь в «мерседес», она увидела, как напротив паркуется синий «БМВ» с молодой парой. Мужчина – красив, модно одет, в костюме от Пола Смита, женщина – стройная блондинка. Он вытащил из машины маленького мальчика, поставил его на тротуар. Потом они втроем уставились на дом.

– Я думаю, входную дверь надо сделать красной, – услышала Алекс женский голос.

– Или черной, – сказал мужчина. – Черная дверь – красиво. Вон посмотри – у сорок шестого дверь черная.

О том же когда-то говорили и они с Дэвидом. Слеза медленно скатилась у Алекс по щеке. Восемнадцать лет назад они стояли на этом тротуаре втроем: Дэвид в костюме от Тома Джилби, она и их сын. Фабиан. Приятное волнение. Надежда, мечты, планы. Планы. Она вздохнула и завела двигатель.

С чистой страницы. И день для этого выдался подходящий – яркий, августовский. Поворот руля отозвался болью в плече. Ей сказали, что плечо еще какое-то время поболит. Но оно заживало. Все раны заживали – как физические, так и душевные. Дольше всего будут возвращаться воспоминания. Жаль, что не получается очистить мозг с такой же легкостью, с какой она очистила дом.