– Так что я тут ни при чем, – добавил Голицын. – Я всего лишь исполнитель монаршей воли.

Амалия дернулась, как от удара. Это было уже чересчур.

– Сволочь! Мерзавец! – крикнула она, обращаясь не то к Голицыну, не то к далекому императору.

– Нет, нет, не надо! – истошно завопил Голицын.

Но Амалия уже вскинула руку с револьвером, и голова мраморной Венеры брызнула осколками во все стороны, упал с постамента раненый Амур, отлетела нога у Феба. Барабан сухо защелкал – патроны кончились. Амалия повернулась и бросилась прочь.

– Ненормальная! – кричал Голицын ей вслед. – Ты… ты… Боже, что она наделала! Мои статуи! О-о!

Амалия распахнула дверь, сбежала по лестнице, кинулась к карете великого князя, ждавшей ее у крыльца.

– В отель!

– Сейчас, – пробормотал кучер, испуганный безумным лицом баронессы Корф.

И вновь мимо потекли окутанные туманом улицы под ровное цоканье лошадиных копыт. Забившись в уголок, Амалия дала волю своим чувствам – разрыдалась в три ручья, и слезы градом катились по ее щекам. Она уже не чувствовала себя победительницей. Она верой и правдой служила своей родине, много раз рисковала ради нее и жизнью, и здоровьем, и что получила взамен? Баронесса Корф была одним из лучших агентов, и ее предали! Ею пожертвовали, как пешкой, только ради того, чтобы какой-то великий князь, ничтожество с громким титулом, если вглядеться пристальнее, смог жениться на образине, лишь немного посимпатичней, чем леди Джейн Ундервуд. Да, вот так просто ее, Амалию Корф, сбросили со счетов. Хуже того – ее использовали и выбросили вон, как вещь, словно она не была и умна, и хитра, и… Теперь она понимала, что должен был почувствовать лорд Ундервуд, читая письма якобы жены и к жене, которые сочинила она, Амалия, от начала до конца. И даже то, что она одержала верх, несмотря ни на что, уже не радовало ее. Она зло улыбнулась, вспомнив лицо Голицына во время расстрела дорогих его сердцу статуй. Это было жестоко, нелепо и бессмысленно, но она ничего не смогла с собой поделать.

– Да… – мрачно проговорила она вслух. – Как сказал бы мой друг Билли Мэллоуэн, хороший выстрел, да попал не туда.

Ей неожиданно опротивело все. Работа, ради которой она совсем недавно была готова если не на все, то по крайней мере на многое; Багратионов, Голицын, государь император, Лондон и его туман… И великий князь Владимир Львович стал ей глубоко неприятен.

Да, но что будет теперь? Конечно, она уйдет со службы, это ясно. И награды никакой, разумеется, не получит, это еще яснее. Может, стать для разнообразия великой княгиней, показать им всем, насколько мало она считается с их мнением? Но наша героиня мгновенно представила себе, как муж будет изменять ей, пренебрегать ею, унижать ее (а Владимир Львович был именно таков, и ожидать от него чего-либо другого было бы глупо), и у нее пропало всякое желание становиться его женой.

– Ладно, – сказала Амалия самой себе. – Там увидим.

– Дорогая Эдвина, как я рада, что вы пришли к нам!

Леди Эрлин устраивала прием по случаю помолвки дочери своей давней подруги, графини Стерн. Невеста, в розовом платье, белых бриллиантах и желтых розах, была очаровательна, как и всякая невеста. На фоне своего двухметрового жениха она смотрелась весьма трогательно, ибо ее головка находилась где-то на уровне его локтя; но, как внушительно заявил лорд Эрлин, которого где-то отыскали специально по случаю торжества, «большими армиями всегда командуют маленькие генералы».

– Леди Горинг, какой сюрприз! Изумительное платье, моя дорогая: вам так идет этот персиковый цвет! – произнесла хозяйка, встречая очередную гостью, а про себя подумала: «Хорошо бы, конечно, позаимствовать где-то еще и персиковой кожи, а то получается жуткий диссонанс». И тут же повернулась к следующему визитеру: – А вот и мой любимый журналист. Мистер Уайльд, вы заставляете себя ждать! Вы знакомы с герцогом Олдкаслом?

Рыжий верзила герцог покраснел и пробурчал нечто невнятное. Леди Эрлин, с опозданием сообразив, что сказала что-то не то, поспешно увлекла широкоплечего ирландца в угол гостиной.

– Кажется, в прошлый раз, когда я его видел, – задумчиво заметил мистер Уайльд, – у него была другая спутница.

Леди Эрлин вся заколыхалась от еле сдерживаемого смеха. Ноздри ее затрепетали. Она обожала злословить с мистером Уайльдом. Он умел делать это тонко и тактично, не то что большинство людей, которые даже в сплетнях обнаруживают свою вульгарную сущность. Сейчас леди Эрлин с немалым удовольствием предвкушала поток раскованных афоризмов, дегустировать которые будет лишь она одна, тем более что ситуация была весьма двусмысленная.

– С предыдущей спутницей, – прошептала она, – вышла презанятная история. Мы все думали, она ему жена, а оказалось, что нет!

– Неужели? – протянул мистер Уайльд. – Разумеется, стоит время от времени менять жен, но нельзя же, чтобы это превращалось в привычку!

Леди Эрлин захихикала и прикрыла рот веером. Ох уж этот мистер Уайльд! Однако лучше действительно не скажешь.

– О, я уверена, Эмили найдет на него управу. У этой малютки есть голова на плечах, мистер Уайльд!

– Ей бы не повредила еще одна, мама, – сказала мисс Стелла Эрлин, подходя к ним.

Леди Эрлин сделала страшные глаза.

– Молодежь! – шепнула она Уайльду. – Никакого представления о приличиях, право слово… А вот и великий князь Вольдемар! А…

Леди Эрлин замерла с открытым ртом. Особа, державшая под руку великого князя Вольдемара, оказалась не кто иная, как прежняя герцогиня Олдкасл (незаконная, как выяснилось). Прежде чем леди Эрлин успела принять какие-либо экстренные меры, Арчи повернул голову и заметил Амалию. Эмили тоже увидела свою соперницу и слегка побледнела.

– Ой, что сейчас будет! – прошептала Стелла Эрлин Уайльду со сладким ужасом.

Но ничего особенного не произошло: князь и герцог пожали друг другу руки, Арчи поцеловал руку Амалии, правда, задержав ее ладонь в своей чуть дольше, чем допускается приличиями, а князь сделал Эмили какой-то замысловатый комплимент. Во всяком случае, мир не был нарушен.

– Ах, как скучны нынешние гостиные! – сказала в досаде Стелла, складывая веер. – Даже приличного скандала не увидишь.

Амалия не успела опомниться, как перед ней оказался тот самый говорливый ирландец, чье общество наводило на нее оторопь. По мнению Амалии, мистер Уайльд довел искусство разговора до такой степени, что всякая надобность в собеседнике отпадала сама собой. Любая беседа с журналистом неизменно превращалась в его монолог, отчего наша героиня начинала отчаянно скучать. Он стал излагать ей свои взгляды на мировую историю, дамскую одежду, искусство, христианскую мораль, английскую мораль и сочинения мистера Достоевского, которого баронесса Корф терпеть не могла. Если бы Амалия догадалась записать этот монолог, то, вне сомнений, он представлял бы собой поистине бесценный документ для современных исследователей творчества Уайльда. Но так как Амалия не умела читать в будущем и не знала, что этому крупному, неповоротливому, добродушному человеку суждено стать одним из величайших писателей ее века, она только кивала головой на его высказывания, самым беспардонным образом пропуская их мимо ушей. Арчи и князь в углу гостиной оживленно обсуждали достоинства охотничьих собак, причем князь насмерть стоял за русскую борзую, а Арчи – за гончую. Улизнув наконец от словоохотливого ирландца, Амалия с облегчением перевела дух. Но оказалось, что она рано обрадовалась, ибо у окна ее подкараулила Эмили Стерн. Больше всего Эмили боялась, что Амалия попытается как-то заявить права на ее жениха, и, видя, что та даже не предпринимает попыток к этому, маленькая глупышка воспрянула духом.