Протест этот осуществлялся в условиях усилившейся католической реакции в эпоху барокко.

Испанское барокко – это не только литературный феномен, но в равной степени политический и этический. Это способ познания и восприятия жизни. Он теснейшим образом связан с идеологией контрреформации. Человек барокко осознает жизнь с точки зрения религиозного визионерства. Первейшей обязанностью государства полагается защита и возвеличение католической церкви; испанский народ объявляется народом-избранником, назначение которого – сокрушение неверных.

Испанское барокко унаследовало от Возрождения его натурализм, понимание мира как движения и борьбы форм. Но, в отличие от Ренессанса, в эпоху барокко возникает культ преувеличения, культ чудовищного, уродливого. И эта тенденция наиболее ярко даёт знать о себе в плутовском романе. Так, самый жанр (низкий по тогдашней иерархии) допускал такие возможности, которые в жанрах высоких были решительно немыслимы. Здесь допускался даже относительный религиозный индифферентизм. Надуманным героям аристократического барокко они противопоставили своего антигероя. Рыцаря здесь заменил плут, лишённый каких бы то ни было моральных правил. Его поступки безобразно шокирующие. Этот герой был способен и на убийство, на мерзкое предательство, но автор никогда не осуждал пикаро, дидактики здесь не было никакой. Главное – это искусство выживания, причём, любой ценой.

Первым плутовским романом является «Жизнь Ласарильо с Тормеса». Первые дошедшие до нас издания романа датируются 1554 годом, хотя наиболее достоверное время написания повести – 1525-1526 годы. Есть, правда, сведения об её издании 1550 года. Несмотря на обширнейшую специальную литературу об этом произведении, установить подлинного его автора пока так и не удалось. В целом роман анонимного автора представляется прежде всего ироническим противопоставлением чудесному и сентиментальному миру рыцарских романов, пользовавшихся в Испании того времени большой популярностью. Иронические параллелизмы и горькие противопоставления тут многочисленны. Начать хотя бы с мотива воспитания рыцарского героя и плутовского антигероя. В связи с этим следует вспомнить, что, начиная с первых средневековых образцов, рыцарский роман был ориентирован на побуждение читателя к рыцарской жизни, являлся своего рода путеводителем к этико-сентиментальному совершенству. Книга же о Ласарильо – горькое, ироничное «введение в жизнь», показательная автобиография, руководство по искусству жизни среди «невзгод и злоключений». «Ласарильо» противостоит дидактической литературе своего времени, абстрактной и книжной, игнорирующей действительность. Уже само происхождение героя, на котором в пикареске делается особый акцент, сразу ставит его в положение парии. Наглядный пример тому – рано лишившийся отца, Ласарильо, сын мельника-вора и женщины, ставшей после гибели мужа прачкой и сожительницей негра-коновала. Рождение Ласарильо на мельнице, стоящей на реке Тормес, название которой стало его прозвищем, иронически перекликается с мифом о рождении эпического героя «из вод», отразившемся в сюжете «Амадиса Гальского» – «Юноши моря». Ласаро, потеряв отца и отчима, пострадавших в борьбе за существование, попадает в обучение к слепцу, который дает ему первые уроки жизни. Это был тот самый учитель, который, «не будучи зрячим, просветил и наставил» его на «правильный путь». «Слуга слепого должен быть похитрей самого черта!» – внушает он своему ученику. И в самом деле, первое же испытание, которому слепой подвергает бедного Ласаро (эпизод с «каменным зверем, с виду очень похожим на быка»), мгновенно рождает мудрую житейскую заповедь: «…надо быть начеку и не зевать, ибо я сирота и должен уметь постоять за себя». С этого момента Ласаро начинает изощряться в умении «стоять за себя». С поразительным стоицизмом мальчишка-поводырь усваивает уроки слепого учителя (эпизоды с вином, репой и колбасой, кистью винограда). Всякий раз Ласаро приходится расплачиваться за учение телесными увечьями, пока наконец Ласаро не превосходит наставника в изворотливости и не отплачивает ему той же монетой: ставит слепого против каменного столба, тот прыгает и разбивает голову. Начальный курс науки жизни завершен. Теперь Ласаро может постоять за себя. Он готов к преодолению «невзгод и злоключений». Если «Рассказ первый» учит, что в жизни необходимы хитрость, изворотливость, плутовство и нечувствительность, что без них не обойдешься и что только с их помощью и можно осилить чужую хитрость, жестокость и плутни, то «Рассказ второй» повествует уже о шлифовке плутовского искусства Ласаро. Дальнейшую «схолию» он проходит под руководством священника из Македы, еще более скупого, чем слепой. Именно находясь в услужении в его доме, Ласаро совершенствуется. Фигурой священника из Македы анонимный автор подчеркивает, что слепой не является каким-то исключением, частным случаем, но что скаредность и эгоизм людям свойственны вообще, да еще усугублены ханжеством. «Рассказ третий» посвящен службе Ласаро у дворянина. Новый хозяин собственным примером являет Ласаро наглядный урок того, что честь всего лишь пустой звук и что помыслы о ее защите и поддержании приводят лишь к попрошайничеству и другим унижениям. Пожалуй, это самая гротескная фигура в повести. Научается Ласаро у дворянина и еще одной чрезвычайно существенной вещи: он воочию убеждается, что реальное и видимое – понятия в корне различные. Подтверждение этому открытию он находит, перейдя на службу к продавцу папских грамот («Рассказ пятый»). С той лишь разницей, что для дворянина желаемая видимость сталкивалась с враждебной ей действительностью, а для продавца грамот – желаемая реальность с враждебной видимостью.

Таким образом, воспитание Ласаро завершено. Он вполне созрел для противостояния житейским бурям: он познал не только человеческую скаредность и необходимость обмана для того, чтобы выжить, но и осознал тщетность понятий чести и долга, иллюзорность людских установлений и мнений. Назидательная автобиография Ласарильо с берегов Тормеса заканчивается отказом от личной чести в обмен на могущественное покровительство, отказом верить в объективную реальность ради создания удобной «собственной» надуманной реальности. Герой хвалится тем, что живёт в достатке и женат, но, правда, брак его – одна сплошная видимость. Просто местный алькальд должен скрывать свою любовницу от посторонних глаз и пересудов и по этой причине Ласарильо за кров и достаток разыгрывает роль мужа. «Ласарильо» не является социальной сатирой, как не является и «поэмой голода» (голод там лишь первое инстинктивное и животное выражение тех чувств, которые движут героем на пути от нищеты к материальному благоденствию). Однако мотив «голода», от которого ищет спасения мальчик (Ласаро – испанский вариант Лазаря, персонажа Нового Завета, умирающего от голода у дверей богача, – Лука, VII), объединяет первые три главки «рассказа» из семи, составляющих повесть.

«Ласарильо» – это книга, научающая побеждать враждебную фортуну с помощью хитрости и обмана, соревнуясь с себе подобными в алчности и бесцеремонности. И мотив реки, в данном случае, является воплощением очень важной сквозной темы всего барокко и не только испанского. Река – это метафора прихотливой Судьбы, самого страшного врага человека. А образ Ласарильо – это сама Природа, судящая людей и современные церковные установления (антиклерикальная сатира занимает в повести существенное место) с позиций естественных потребностей, здравого смысла и христианства в его исконной, не замутненной столетиями церковных толкований форме. Как сама Природа, Ласарильо в каждом из эпизодов-главок повести умирает и возрождается, подобно еще одному евангельскому Лазарю, умершему и воскресшему по слову Божию, а также подобно всякому умирающему и воскресающему герою-божеству. Непосредственным прообразом повести не случайно является сюжетно завязанный на ритуале инициации «Золотой осел» Апулея, из которого анонимный автор «Ласарильо» заимствовал не только многие сюжетные мотивы (например, службы у разных хозяев, голода, побоев, временной смерти и воскрешения), но и форму повествования от первого лица. С темой воскрешения героя связан еще один характерно карнавальный мотив повести – мотив вина, к которому Ласарильо испытывает особое влечение со времени своей службы поводырем слепца и которое не раз, по словам последнего, «даровало» ему жизнь. Вокруг мотива вина выстраивается и центральный эпизод первого рассказа – эпизод с кражей вина из кувшина слепца, в донышке которого Ласарильо проделывает дырку, высасывая вино через соломинку, пока хозяин прикрывает горлышко кувшина рукой. Этот эпизод автор «Ласарильо» заимствовал из старинного французского фарса. Вполне традиционным является и большинство других мотивов и образов повести. Однако в её контексте все они обретают особую смысловую насыщенность, превращаются в образы-символы и в образы-эмблемы, привлекая поколения читателей своей глубиной и многозначностью.