Кардинал постарел на сотню лет. Его больше не окружал ореол важности и самоуверенности, от изысканных манер не осталось и следа. Теперь это был пожилой, униженный человек, который боязливо озирал двор, явно не уверенный в том, что ему здесь рады. И не напрасно, потому как рыцарь-вестник, уводя за собой Кампеджо, не удостоил своего внимания еще одного визитера, и Уолси остался стоять во дворе один.

Анна замерла. После удаления кардинала от двора Генрих почти не упоминал о нем. «С глаз долой – из сердца вон, вот и хорошо», – про себя радовалась она. И как удачно все сложилось для Уолси, ведь Генрих в порыве гнева грозился лишить его головы.

По галерее прошествовал плотного сложения мужчина в черном, вежливо поклонился Анне, затем, следуя за ее взглядом, посмотрел в окно и, увидев Уолси, отпрянул.

– Ваш прежний повелитель, мастер Кромвель, – сказала Анна. Несколько раз она видела среди слуг кардинала этого дородного человека со свинячьими чертами лица, знала, что это уважаемый законник, но они никогда не разговаривали. – Удивляюсь его безрассудству: как он посмел явиться сюда без приглашения?

– Если бы я был на его месте, госпожа Анна, то посчитал бы большой неучтивостью по отношению к кардиналу Кампеджо не приехать. Это выглядело бы оскорблением. Но кажется, его не ждали.

Уолси продолжал с потерянным видом в одиночестве стоять посреди двора.

– Он обманул короля и должен понимать, что его здесь не станут ждать с распростертыми объятиями, – отозвалась Анна.

– Он не обманывал короля, – возразил Томас Кромвель. – Я работал бок о бок с кардиналом и знаю, как он старался обеспечить развод. Никто не смог бы сделать больше.

Невозможно, чтобы это было правдой!

– Думаю, вы сами обманулись, – не желала соглашаться с ним Анна.

Кромвель пожал плечами:

– Я могу говорить только о том, что видел сам, госпожа Анна. – Потом он улыбнулся, обнаруживая перед собеседницей совершенно другое свое лицо. – Осмелюсь просить вас о снисхождении. Кардинал болен и всю жизнь отдал служению королю. Для меня он был хорошим господином, и я уважал его. Вы не можете себе представить, как печалила его неспособность оправдать ваши надежды. Он прислал мне это письмо. – Кромвель опустил руку в кожаную суму и передал Анне послание Уолси.

В ту ночь я был на краю смерти. Если неудовольствие госпожи Анны сколько-нибудь утихло, о чем я молю Бога, прошу Вас использовать все возможные средства для обретения ее благосклонности…

Она подняла глаза:

– Мастер Кромвель, вы верный слуга и достойны похвалы за свой поступок, но я далеко не убеждена в том, что кардинал работал на пользу короля. Свидетельства указывают на обратное.

На хитром лице Кромвеля появилось раздраженное выражение.

– Какие свидетельства? Слухи, распущенные его врагами? Нет никаких свидетельств. Я был там. Я видел, чем он занимался. Видел, как он работал на износ, лишь бы добиться для короля желаемого.

– Он причинил мне много зла, мастер Кромвель! Сделал все возможное, чтобы не позволить мне стать королевой, так как знал, что я уничтожу его.

– Нет, госпожа Анна, все не так. Но я вижу, что над вами довлеют мнения завистников, которые ищут кардиналу погибели. Прошу вас, подумайте о моих словах.

На этом Кромвель с поклоном удалился. Анна проводила его взглядом, потом, едва сдерживая гнев, повернулась к окну. Внизу появился Норрис. Как обычно, при виде этого прекрасного и полного жизни мужчины у нее перехватило дыхание. Она часто думала, что победила свои чувства, но потом снова встречала Норриса и понимала: это самообман.

Анна не могла поверить глазам: сэр Генри приветствовал Уолси и указал на противоположное крыло здания. Мужчины немного поговорили, и потом Норрис увел Уолси. Очевидно, комнаты для кардинала в конце концов нашлись, но ему еще предстоит встретиться с Генрихом, и она не сомневалась: король не даст своему бывшему другу много времени для исповеди.

До ужина оставалось еще два часа, и Анна немного отдохнула, после чего села писать матери, но тут у ее дверей появились отец и дядя Норфолк. Кипя от негодования, они потребовали разговора с ней.

– Король принял кардинала Уолси! – выпалил Норфолк.

– И так же тепло, как прежде, – скривившись, добавил отец. – Весь двор следил, опозорит ли он Уолси публично, некоторые даже заключали пари, но нет – все прошло так, словно кардинал вовсе не впадал в немилость.

Лицо Норфолка было багровым.

– Когда Уолси и кардинал Кампеджо вошли и опустились на колени перед королем, тот поднял их обоих с любезными словами и, держа Уолси за руку, отвел его к окну, где имел с ним беседу. Никто не мог в это поверить. Потом я услышал, как его милость достаточно отчетливо сказал Уолси, что тот может идти ужинать, после чего он снова поговорит с ним.

– Только через мой труп! – вскричала Анна, которая слушала рассказ со все возрастающей яростью. – Уолси думает, что успешно ступил на порог, но я не позволю ему двинуться дальше. Он доставил мне немало хлопот.

– Племянница, – сказал Норфолк, – вы находитесь в уникальном положении. Окажите влияние на короля. Нетрудно будет вновь возбудить в нем гнев против Уолси. Напомните ему, как кардинал обманул и подвел его. Используйте свои уловки.

– В советах на этот счет я не нуждаюсь! – резко ответила Анна. – Король придет ко мне ужинать позднее. И тогда я расквитаюсь с Уолси!

Стол в отделанном деревянными панелями обеденном зале был накрыт для двоих – снежно-белая скатерть, сверкающее серебро и хрустальные кубки. Свечи мерцали в канделябрах, а в камине, чтобы рассеять прохладу сентябрьского вечера, горел огонь. Анна оделась продуманно. Длинные юбки черного бархатного платья подчеркивали стройность талии, а низкий вырез на груди, отделанный жемчужной каймой, выглядел невероятно соблазнительно. Алый дамастовый киртл добавлял костюму красок. Волосы она распустила – это напомнит Генриху о том, что она все еще не замужем и девственна.

Когда король появился, Анна была с ним холодна и, пока подавали первую смену блюд, не сменила гнев на милость.

– Слышала, этим вечером вы оказали теплый прием кардиналу Уолси, – с вызовом произнесла она, глядя Генриху прямо в глаза. Он отвел взгляд. Это Анну обрадовало. Она отложила нож. – Если бы кто-либо благородный по рождению совершил в этом королевстве половину того, что имеет на своем счету кардинал, то лишился бы головы.

Генрих приуныл:

– Понимаю, вы не особенно дружны с Уолси.

Ну можно ли быть до такой степени наивным?

– У меня нет причин считать его другом, – тихо произнесла Анна, – как и у любого другого, кто любит вашу милость, если вы рассудите здраво, вспомнив, что он сделал.

– Дорогая, я говорил с ним и полагаю, он так же расстроен вердиктом суда, как и мы. Он заверил меня, что сделал все возможное, чтобы обернуть дело в нашу пользу, и я не сомневаюсь в нем. – Генрих говорил задумчиво, будто рассуждал сам с собой.