– Эй! Вы, там! Откройте, вашу налево…

– Иду, уже иду, люмбумсик. – Ласково проворчал он и принялся искать нужный ключ. «Напарница» тем временем растворилась. Вот же девка, вот фурия…

– Ты? Блин, это ты? Я уж думал, снова Элменсон!

Лагерфельда по какой-то причине не пристегнули к трубе, и тот прекратил колотить по двери только тогда, когда она распахнулась.

– А ты по нему скучал больше?

– Тьфу, на тебя! Как ты выбрался вообще? Как вышел?

– Ани.

– Ани?!

– Потом объясню.

Как раз в тот момент, когда доктор был готов завалить Эльконто вопросами, на лестнице показался бородатый мужик. Увидев, что оба пленника не сидят внутри темниц, а стоят снаружи, он на секунду замешкался, а после с невероятной для его плотного тела скоростью, рванул обратно по ступеням.

– Стой, сука!

– Не уйдешь!

Раздались мужские голоса хором, а через секунду коридор наполнился звуками проскальзывающих по бетонному полу подошв.

Когда после короткой автоматной очереди с вышки упало и глухо ударилось о землю тело, Эльконто покачал головой.

– Как в третьесортном фильме, б№дь.

– Кто стреляет, Комиссия?

– Если бы…

Лагерфельд тревожно вглядывался в темноту.

– Тогда кто стрелял?

– Я тебе уже говорил.

– Что говорил?

Когда из-за кучи разломанных ящиков вышла женская фигура с автоматом наперевес, Стив застыл, как вкопанный. Конечно же, он узнал и русые волосы, и невысокую фигуру и лицо…

– Ани? Ани?!

– Пошел в жопу, док. – Донеслось глухо.

И, чтобы Лагерфельд не дернулся в ее направлении, Дэйн придержал друга за рукав.

* * *

– Это все дело рук моего зама – Джона Грина. Он выпустил на поверхность солдат, и он же, судя по всему, собирается натворить на уровне бед. Я сейчас туда отправлюсь. Что? Их было четверо…

Хотя Эльконто стоял в отдалении, Ани-Ра слышала каждое сказанное им по телефону слово. Сотовый для звонка она только что заняла снайперу собственноручно, и теперь сидела на корточках, рылась в сумке и делала вид, что не замечает сверлящего ее взглядом дока. Им не о чем говорить. И незачем.

– Не ехать? Хорошо, если ты говоришь, что мое участие пока не требуется, буду в стороне. Да, Дрейк. Да. Нет, солдаты мертвы. Все. Со Стивом тоже все в порядке. Окей, понял, отбой.

К машине шли молча.

Лагерфельд нес сумку; уже у джипа Ани передала Дэйну ключи. Не дожидаясь приглашения, уселась на заднее сиденье, захлопнула дверцу, сложила руки на груди и отвернулась.

Завелся мотор.

– Как самочувствие? – Полуобернувшись, задал вопрос док, когда автомобиль вывернул на трассу.

– У тебя сигарет нет? – Отозвалась Ани встречным вопросом.

– Нет. И не начинай.

Она проигнорировала недовольный тон так же легко, как и укоризненный взгляд. Точнее, два укоризненных взгляда.

Кто они такие, чтобы колыхать в ней чувство вины? И кто она им – незнакомка с окрестной дороги? Собачка, которую две пары заботливых рук воспитали доброй и послушной? Несмешно.

– Я спросил, нормально ли ты себя чувствуешь?

Он определенно начинал ее злить.

– Отлично. Если не считать, что меньше всего я хочу сейчас видеть ваши морды.

– Ани…

– Что, Ани?!

– Следи за тоном.

– А ты еще поучи меня жить, мистер пилюлькин! Как чинно ты сидел, возле моей кровати, как убедительно рассказывал о том, что все будет замечательно. Ты такой же лживый урод, как и твой друг.

Переносица Дэйна в зеркале поморщилась.

– Могла бы просто сказать «спасибо». – Процедил Стив зло.

– Может, еще в ноги поклониться?

Мужчины спереди переглянулись. Док, в отличие от Эльконто еще не понял, с кем имеет дело, и Ани не собиралась прощать ему ошибок.

– До смерти будешь ждать моего «спасибо».

– Мы о тебе заботились! Хотя, могли этого не делать…

– Ботиночки теперь вам поцеловать? Ты тоже сегодня не получил между глаз пулю, хотя, мог бы.

– Стив…

Оборвал еще не начавшуюся фразу водитель.

– Что, Стив?

– Отстань от нее.

– Это еще почему?

– Она только что спасла наши задницы. Хотя, действительно, могла этого не делать.

Рыжий неохотно унялся. Сжал челюсти, поддал в салон напряженной атмосферы и отвернулся к окну.

Дальнейший путь все проделали в молчании.

– Надо же, и сумка моя сразу нашлась.

Ани чувствовала, что ее настроение хромает, как перебравший калека, но ничего не могла с этим поделать. Все пошло кувырком, все. А ведь этим вечером она просто хотела поговорить – мирно и спокойно – разложить все по полочкам, определиться с дальнейшими действиями, понять, как им двоим – ей и Дэйну – лучше всего быть.

А теперь, оказывается, никак. Вечер закончился не на мажорной ноте из-за того, что она, наконец, решилась изменить жизнь к лучшему, а плавно перетек в найденный парик, ночную езду, перестрелку, ругань с доком, а теперь еще в качающуюся на руке Эльконто дамскую сумочку. Ее сумочку.

Ключи от квартиры лежали внутри.

– Спасибо, что не выбросил. Ну, все, я пошла…

– Ани, подожди.

Он выглядел уставшим: одежда мятая и грязная (впрочем, она не лучше), запястья в потеках крови, под глазами глубокие тени.

– Ты можешь забрать всю ту одежду, которую мы покупали.

– Ты покупал.

– Неважно. Можешь забрать ее.

– Спасибо, обойдусь.

– Я бы настоял…

– А ты не настаивай.

Барт, которого этим вечером не поприветствовал ни один из хозяев, обиженно сидел у стены. Ани не собиралась гладить его и теперь – чужой дом, чужая собака.

– Я отвезу тебя.

– Не стоит.

– Стоит! На дворе ночь, если ты не заметила.

– Заботливый какой.

Эльконто сжал зубы и прошагал мимо нее к выходу – стало очевидно, что спорить с ним бессмысленно.

(Blank and Jones – Fallen)

Наверное, хуже ей было только там, в подвале, когда не хватало воздуха и когда руки цеплялись за ножку стула. И если там можно было кричать, рыдать и вести себя, как истеричка, то здесь, в джипе, Ани не могла себе такого позволить, а потому сидела тихо, крепко сжимала сумочку – единственный по-настоящему знакомый предмет – и смотрела в окно.