– Спасибо, что накормила. Ты настоящий ас по части бутербродов с рыбными палочками. Уж что есть, то есть. – Блоха открыл посудомоечную машину и сунул туда тарелку, оглянулся на меня. – Давай сюда.

Я протянула ему свою тарелку.

– Хорошо, что заглянул. Ужасно рада была повидаться.

– И я. – Блоха захлопнул посудомойку и выпрямился. – Если замечу, что кто-то из мальчиков немного напряжен, дам тебе знать. Богом клянусь, сначала напишу. Иначе…

Блоха улыбнулся и приобнял меня. От прикосновения этой жесткой худой руки, от его запаха – дешевого дезодоранта, прямо из моего детства, когда мне было пятнадцать – я вдруг почувствовала такую слабость, что даже обрадовалась, что он уходит. Он включил на сигнализации датчик дверей и вышел, перебрался через стену – изящно и беззвучно, точно лис. Я заперла дверь и подождала, но сообщения от него не поступило.

На следующее утро я лежала в постели и размышляла, а не остаться ли в ней на весь день. Я почти не спала. Позвонив вечером ма и рассказав ей о сгустках крови в волосах Ашлин и выбитых зубах (ну-ну), я полночи дергалась от каждого звука. А в такую погоду звуков предостаточно. Остаток ночи я провела, размышляя, кто больше заслуживает хорошего пинка – Стив, придумавший бандитскую версию, или я, поддержавшая этот бред. И к шести я была один большой узел. В последний раз я прогуливала еще в школе, уж и не вспомнить, по какой причине, но сегодня меня останавливали только два соображения: во-первых, если не пойду на работу, то буду бегать, пока ноги не отвалятся, а потом запрусь дома и стану сходить с ума, а во-вторых, в случае прогула я просто на день дольше буду копаться в выгребной яме этого дела.

Не зажигая света, я оделась для пробежки, затем отключила наружный датчик движения, выскользнула на задний дворик и перелезла через стену. Было темно, ровная, иссушенная ветром тьма, которая бывает перед рассветом, когда даже ночные создания – лисы, летучие мыши, пьяницы и страхи – завершили свои дела и ушли на боковую. Даже ветер стих до слабеньких неловких порывов. Я беззвучно двинулась по переулку, прячась в тени, вглядываясь в открывавшуюся впереди темную улицу. Никого нигде не было – насколько можно было разглядеть в слабом желтоватом свете. Я оглянулась на дом. Тоже никого.

Обычно бег превращает меня в комок мышц, в сгусток силы, рвущейся наружу, и это задает настрой на весь день. Но сегодня сил не было, я не бежала, а плелась, точно обрюзгший новичок, ноги волоклись, будто обутые в пудовые сандалии, руки безвольно мотались, а дыхание словно забыло, что такое ритм. Я попробовала ускориться, но грудь буквально разрывало, а перед глазами вскоре заколыхалась тонкая красная пелена. Согнувшись, я припала к уличному фонарю и ждала, пока не отпустило.

Трусцой добежала до дома. Что-то подсказывало: если перейду на ходьбу, то скрутит так, что просто рухну на землю. К моменту, когда я добралась до своей улицы, ноги перестали дрожать. Темнота постепенно отступала, некоторые окна светились. Вокруг по-прежнему не было ни души.

Я пообещала Блохе сменить замки и сигнализацию, я так и намеревалась поступить, но сейчас передумала. После всех разочарований последних дней у меня остался только мой соглядатай, только он мог куда-то вывести. И если он увидит слесаря и техников, роящихся возле моих дверей, то сразу поймет, что спалился. Отправит следить за мной кого-то еще, сам переключится на что-то другое или вовсе затаится на пару недель, а то и месяцев, а потом вернется за мной. Но мне он нужен сейчас.

Я приняла душ, впихнула в себя хлопья и отправилась на работу. На улице так никто и не появился.

До работы я добралась без проблем с дорожной полицией. Около нашего здания в призрачно-туманном сиянии утреннего света пополам с фонарным, прислонясь к стене, стоял Маккэнн и курил.

– Привет, – сказала я, не останавливаясь.

Маккэнн дернул подбородком, но не потрудился открыть рот. Не то чтобы я ожидала чего-то другого.

Выглядел он дерьмово. Начать с того, что Маккэнн совсем не Бреслин, тот всегда сияет как начищенное столовое серебро, а Маккэнн вечно выглядит так, будто борется с врожденной потасканностью: к полудню лицо зарастает щетиной, седеющие вихры торчат во все стороны. Обычно в этой битве он все-таки выигрывает, поскольку когда-то был вполне смазливым малым, и не так уж давно. До того, как морда и пузо расползлись. Хотя одежда у него всегда до того отстирана и отглажена, что на ней можно на коньках кататься. Но сегодня утром он был на себя не похож: вчерашняя синева на щеках превратилась в полноценную щетину, рубашка изжевана, на рукаве пиджака бурое липкое пятно, под глазами залегла чернота.

Пока мы со Стивом пыхтели над своими затейливыми фантазиями на тему теории заговоров, точно два онаниста над порнушкой, Маккэнн окончательно обосновался в черном списке своей миссус, как Бреслин и предрекал. Ночует на диване, сам орудует утюгом. Все это было бы смешно, если бы главная роль в комедии была написана не для меня.

Я уже собралась толкнуть дверь, как он окликнул:

– Конвей.

Преодолев себя, я обернулась. И так ясно, что он собирается сказать, но хотелось убедиться, просто для проформы. Маккэнн намеревался подбросить мне толстый намек на то, что они с Бреслином берут взятки.

– Да?

Уперев затылок в каменную стену, Маккэнн глядел не на меня, а на голый зимний парк.

– Как вы там уживаетесь с Бреслином?

– Чудно.

– Он говорит о тебе только в превосходных степенях.

Ага, конечно.

– Приятно слышать.

– Он хороший детектив. Бреслин. Самый лучший. И с ним отлично работать. Он всегда поможет, чего бы это ему ни стоило. Но только пока ты не пытаешься его наебать.

– Маккэнн, я всего лишь выполняю свою работу. Я не собираюсь наебывать твоего друга. Ясно?

Безрадостная улыбка тронула его губы.

– Вот и не надо. Ему и так слишком много тащить приходится.

А вот и оно. Заняло менее двадцати секунд.

– Да? Типа чего?

Маккэнн неопределенно мотнул головой.

– Тебе лучше не знать. Слишком много.

Еще вчера я бы слюной вся изошла. А сейчас почувствовала только легкий укол гнева, недостаточный, чтобы взорваться. Неважно, в какие игры играет Бреслин, но, похоже, он решил, что его подход не дает результата. И применил тот же прием, что и с упертыми подозреваемыми, – послал Маккэнна, чтобы тот попытался зайти с другой стороны. Валявшиеся у ног Маккэнна окурки свидетельствовали, что поджидал он меня хренову тучу времени, – и все для того, чтобы скормить мне сцену из мелодрамы категории Б.

– Как угодно. Я верну тебе его в целости и сохранности как можно быстрее. Поверь мне.

И повернулась, намереваясь уйти, но Маккэнн отбросил сигарету и остановил меня: