Годы шли, он по-прежнему был бессмертен и неуязвим, он пережил их всех, в очередной раз познав горечь потери, он запретил себе любить и привязываться душою даже к бессловесным животным, боясь, что не переживет очередной разлуки. Бремя воспоминаний оказалось непомерным для него. И только мир, живой, полный красок, энергии, веселья, счастья, мир внизу, под Островом, видимый только в особые, построенные им хэльды, те, через которые он наблюдал за своими детьми, чтобы успеть вовремя прийти на помощь, — только этот мир приносил ему радость и отдохновение. Этот мир жил… Он не был похож на старый, исчезнувший под грудой пепла, он был проще, грубее, жестче — и в то же время чище и справедливее. И мастер почему-то считал всех людей, обитающих в Наземном мире, своими собственными детьми. Родными детьми.

…И все повторилось снова, как раз тогда, когда ему казалось, что возрожденная цивилизация Наземного мира достигла своего расцвета. Ослепленный уверенностью, отвлеченный мелочами, он пропустил начало конца, а когда спохватился, было уже поздно. Он хотел спуститься туда, на землю, чтобы погибнуть вместе с детьми, но ему не дали, не позволили так глупо и бессмысленно рисковать собой. Островитяне были теперь не те, что прежде, почти тысячелетие назад, они отъелись и обленились, они настроили храмов и превратили Кэлленар сначала в религию, потом в особое искусство, доступное только избранным. Они убедили его, что Катастрофа неизбежна, что нужно лишь пережать ее, что их задача — сохранить жизнь и учение, а потом снова возродить Наземный мир. Зачем, подумал он тогда с ненавистью и отчаянием. Если через какое-то время они опять погубят себя? Зачем…

Шаг за шагом, в небесной голубизне Окна, он видел то же самое, что пережил когда-то очень давно. Ему казалось, что он навсегда забыл те годы, но теперь, увидев пылающий синим огнем Колодец, боль и ярость, отчаяние и страх вспыхнули в нем с новой силой. Будь проклят тот, кто создал этот убогий мир неспособным изжить зло из себя самого, тот, кто сделал людей неспособными очистить души от яда и нечистот. Будь они прокляты, Творцы, кем бы они ни были — богами, стихиями, философской абстракцией или такими же, как и он сам, людьми, наделенными властью и бессмертием. Будь они прокляты… Потому что перестав ненавидеть, жаждать славы, власти, богатства, мести, перестав мечтать о подвигах, они перестанут любить, жалеть, сочувствовать, страдать — они перестанут быть людьми, а значит, его детьми — и он перестанет любить их…

…Катастрофа затронула Остров, но в меньшей степени. Здесь не было бесчинств, войны и варварства, падения нравов и осквернения храмов. Был только сам хаос, горящие колодцы, рушившиеся хэльды, смерч, пронесшийся по всем ячейкам Острова и натворивший много бед, но все закончилось гораздо быстрее, чем он ожидал. Погибших оказалось немного. Все-таки оба Великих Колодца располагались очень далеко от Острова. Мастер помогал людям восстанавливать Агваллар как мог, но уже без прежней страсти и желания сделать лучше, чем было. Что-то умерло в нем, отгорело, отболело, осталась одна оболочка, все еще достаточно крепкая, чтобы продолжать жить. И он жил.

…А потом все опять повторилось, и Наземный мир умер и возродился, и снова он был похож и не похож на прежний. Мастера он уже не интересовал. Жизнь текла мимо него, он устал и одряхлел, но все еще был относительно крепок телом и ясен разумом. Те, кто теперь управлял Небесным островом, обращались с ним, как с богом, но ни почет, ни власть, ни слава не затрагивали его чувств. Он жил и жил, а когда в очередной раз увидел приметы надвигающейся беды, решил уйти. Спустившись на землю, он старательно вспоминал те слова, что в самом начале конца помогли ему вырвать у смерти неожиданный островок спасения. И слова снова пришли, всплыли неизвестно откуда, но теперь смысл их был понятен и прост, и он радовался, вкладывая в них все свои силы. Восторг творения оживил прах его души, Огонь жизни пылал в ней как никогда ярко, водопадом изливаясь на свободу, но теперь образы, рождавшиеся в его распаленном воображении, были совсем иными, чем прежде. Ему чудилась не обитель богов, прекрасная, воздушная, возвышенно-изящная, а обыкновенная земля, такая, какой была она в его молодости, с яркими, сочными красками, синим безоблачным небом, буйной зеленью, свежим ветром, живительными ливнями, жарким и щедрым солнцем…

Очутившись на новорожденном Острове, он поначалу решил, что заснул по дороге в Сагир — прилег отдохнуть в стороне от обочины, там, где трава была зеленее и гуще, да и задремал от усталости. В тот самый день, когда император пригласил его в столицу империи, чтобы обсудить нечто важное. Он огляделся, не узнавая места. Потом вдруг вспомнил. Что-то внутри его закричало от возмущения — нет, не было этого, не было пылающих колодцев, не было безумного смерча, из которого родился первый Остров, не было бессчетных лет бесполезной жизни. Всего лишь сон, тяжелый сон, какие часто снятся на закате солнца. Но представший его глазам мир, столь дорогой сердцу, был пуст и безлюден, хоть и полон жизни. И тогда он решил — сюда он никогда не приведет ни одно живое существо. Он устал и хотел одиночества. Он пробудет здесь до конца времен…

(Сезон Холода, Ард Эллар. Очаг Солнца)

— Я готов забрать твой камушек в любой момент, — сообщил Тэйну Рек, когда тот в очередной раз выбрался из Хранилища, пошатываясь от усталости. Вчера вечером, приведя Река в галерею хэльдов, он все-таки разведал с их помощью, где Ригойн хранит артефакт.

— Ты решил, куда дальше?

— Мне нужен еще один такой, — признался Тэйн. — Его хозяйка — женщина по имени Ора Ильне, живет в Сторожевом Очаге Ард Эллара. Мне — туда. Потом — домой, в Эргалон.

После обеда он снова занимался с Линарой. После упорных попыток, дважды заканчивавшихся слезами, ей все-таки удалось создать свою первую связку. Девушка в изнеможении плюхнулась на скамейку и, подняв на него глаза, заявила, довольно улыбаясь:

— Фу, будто огород вскопала. Ты всегда так устаешь, когда строишь свои собственные конструкции?

— Не так быстро, — улыбнулся Тэйн, испытывая непривычное чувство гордости: впервые выступив в роли учителя, он радовался и за нее и за себя. — Обычно усталость приходит гораздо позже. Все зависит от опыта.

Она кивнула.

— Значит, буду практиковаться… Теперь мне понятно, как с ними работают.

— Ты можешь использовать урд-знаки не только для быстрой активации хэльдов, но и для других целей, — продолжил Тэйн. — Например, для защиты. Или нападения. Знаки Небесного огня в связке с Ударом и Воздухом производят очень эффектный огненный взрыв. Чем больше знаков ты встроишь в связку, тем сильнее получится взрыв, тем больше у него будет радиус поражения.

Осуждение так явно проявилось на ее лице, что он отвернулся.

— Тебе часто приходилось убивать?

— Мне приходилось сражаться, — ответил он резко. — Защищая свою жизнь. И не только свою. Не знаю, умер ли кто-то от моих магических атак. Останавливать нападающих у меня хорошо получалось, — тут он вспомнил Ахтан, побоище в трайте и закончил уже спокойным тоном. — Возможно, кто-то погиб.