– На улице Коломенской, где дом 73, на автобусной остановке, лежит человек без сознания, с перебинтованной головой. Я проезжал мимо. Нет, ждать вас не могу, у меня нет времени. Мои данные вам ни к чему, я живу в другом городе, здесь транзитом. Всего доброго.

Отъехал за угол, дождался приезда кареты скорой помощи и проследовал за ней на приличном расстоянии – во вторую городскую больницу транспортировали Сергея. Затем день кантовался, ездил по городу, поздно вечером на какой-то улочке-тупичке под названием Узенькая решил передохнуть: привлекло безлюдье. Домишки здесь тянулись только по одной стороне улицы, на другой стороне дружно взошел камыш. Прилег головой на руль – и провалился в сон, как в пропасть: изнемог от пережитого.

Утром явился в приемный покой больницы, сказал, что пропал родственник – Молчанов Алексей Петрович. В скорой ему, якобы, сообщили, что похожий по описанию мужчина был вчера доставлен бригадой скорой помощи к ним, во вторую городскую. Помятый вид Вадима вполне соответствовал легенде: человек ночь не спал, обзванивал морги и больницы.

– Да, действительно, вчера поступил к нам по скорой неизвестный мужчина с черепно-мозговой травмой. Сегодня пришел в себя, состояние средней тяжести, но он ничего не помнит. Вы подождите, я сейчас позвоню в нейрохирургию, к вам выйдет доктор. Возможно, это ваш родственник!

– Спасибо! Я пока выйду покурю.

Вадим вышел, сел в машину и погнал – скорее, скорее прочь отсюда! Главное – жив!

– Вот и все, – сказал он.

– Знаете, – сказала Людмила Ивановна в тишине, пронизывая ненавидящим взглядом Вадима, – есть такие сердобольные люди, которым доброе сердце не позволяет топить новорожденных котят. Они их потом выбрасывают на улицу умирать самим. Но рук не замарали.

– У вас есть дети? – вскинулся Вадим.

– Есть. Дело не в этом. Вы заигрались в хорошего отца. У вас сформировался комплекс – вы всю жизнь доказывали себе и другим, что вы хороший отец. Настоящий отец! И, спасая, как вы считали, сына, докатились до преступления.

Три мента взглянули на Людмилу Ивановну с уважением.

– Ну, что ж! – сказал следователь Бурлаков. – Пожалуй, картина ясна.

– Нет, – встал Николай Чернов. – Не совсем. У меня есть чем дополнить.

* * *

В ту ночь Николай не был на дежурстве. После громкого скандала с женой, в процессе которого он снова не сдержался и засветил ей в глаз (хорошо, хоть мать лежала в больнице), Коля думал горькую думу. Что делать, что делать?! Сама не уходит – ни к дочери, ни к Костику своему, видно, не слишком зовет, только на расслабон. Разводиться – значит, продавать родительское гнездо и делиться как-то. Это матери на старости-то лет подарочек! И так ей всю жизнь отравили своими скандалами да разборками. А ведь любил ее когда-то, и женился-то по любви. Познакомился в увольнении на втором году службы и враз забыл свою Натаху, как морок навела, стерва сибирская. Конечно, характер у него не сахар, но и такой вздорной, стервозной бабенки, как Галка, еще поискать. Он был в курсе, что на Заречной жену его за глаза звали полудурком – вроде и не круглая дура, но и умной не назовешь.

Взял спиннинг, пошел на Волгу – не рыбачить, душу лечить. Там рыбаки его и «полечили» – пивком да водочкой. Пришел домой засветло и завалился в кровать. Проснулся – ночь. Вышел на крылечко покурить, вроде у соседа движуха какая-то во дворе. Ткнулся в калитку к Сереге – надо же, заперто! Это с каких же пор он стал запирать калитку между их дворами, как, впрочем, и Черновы! Может, бабенку какую надыбал да привел «попрощаться» перед отъездом? Зашел в дом, но спать уже не хотелось. Попил водички и опять вышел на крыльцо воздухом подышать.

У соседского двора заурчал мотор легковушки. Коля загасил сигарету, пошел к уличной калитке, когда открыл – увидел в свете фонарей исчезавшую за углом красную «Ладу-приору».

– «Вроде чумаченковская, – подумал, – с чего бы Вадьке к Сереге приезжать? Да он, вроде бы, в отъезде… Может, Тошка? А ему что за надобность? Никогда они дружбы не водили… Ладно, пойду пошарю по «ящику», может, детектив покажут».

Выспавшись днем, ночь проканителился, встал поздно. Сунулся к Сереге – дом заперт, тишина. И только спустя какое-то время вспомнил, что ночью калитка была заперта. Не стал Сергей друга беспокоить, уехал.

Когда и через неделю Серега не подал о себе вестей, Николай затревожился. Телефон Бельцова молчал. Как-то Коля, который все кружил вокруг дома, в задумчивости прошел по кирпичной дорожке до калитки не к их общему забору, а к уличной. Между двумя выщербленными кирпичами он заметил маленький кусочек полиэтилена, который оказался пакетиком, а в пакетике – обручальное кольцо. Его когда-то подарила Сергею бабка Лиза, с себя сняла. Находка стала толчком, породила множество мыслей. Он пытался увязывать концы с концами, но не находил этих концов.

Куда подевался Серега? Почему в ту последнюю ночь его пребывания в Артюховске здесь была машина Чумаченко? Не привиделась же она ему? А может, и не Чумаченко, мало их, красных? А может, она и не красная была! И он теперь точно помнил, что, когда он ночью сунулся к Бельцову, калитка была заперта, а на другой день он, как обычно, спокойно ее открыл. Вспомнил, как ему почудился какой-то шум во дворе… Почему кольцо, которое, как он знал, Серега хранил в шкатулке с нитками, валялось во дворе, у калитки, хоть и в пакетике? Выводы, которые напрашивались, были уж слишком невероятными. Вадька убил Серегу? Но зачем? Тем более – Антон? Или Сергей что-то скрывал от него? И как можно было убить Серегу, здорового, крепкого мужика, без шума? Или они его как-то выманили и увезли куда-то? Но зачем, зачем? Столько лет жили на одной улице, не дружили, но и не враждовали… Мало ли что у кого было в юности, никто же никого не убивает! Бред какой-то!

Он собрался было к Наталье, но раздумал: что он ей скажет? Видел их машину? Но их ли? Он прожил свою жизнь с непреходящим чувством вины перед ней, а теперь еще и эту вину на себя взвалить? Как бы то ни было, что случилось с Серегой, то случилось, уже ничего не поправишь. Лучше он будет жить теперь и с чувством вины перед пропавшим другом, чем, не дай бог, возведет напраслину на близких людей Наташи. И тем опять осложнит ей жизнь. На том и порешил, и стал жить дальше, с отравленной душой. Но письмо бывшей жене написал. А кольцо в пакетике, подумав крепко, спрятал под львиную лапу, у них с детства там был тайничок. Кто его знает…

– «Бойся равнодушных…», – опять влезла Людмила Ивановна, и сама себе удивилась: цитировать литературных классиков было прерогативой Зайки, но ее сейчас здесь не было.

– Что? – повернулся к ней следователь Бурлаков.

– Это я так… вспомнила. Это слова чешского писателя Юлиуса Фучика. Не бойся врагов – в худшем случае, они могут убить тебя, не бойся друзей – в худшем случае, они могут предать тебя. Бойся равнодушных… А в нашем случае – и предательство, и равнодушие друзей.

– Я тоже спасал сына своей подруги. И ее покой! По своему разумению…

– А что ж вас сейчас прорвало? – с издевкой спросил Романцов. – Совесть от летаргии очнулась? Или жареным запахло?