Я словил случайную пулю в живот, причём был странный удар, отчего меня на водителя швырнуло. Опыт у меня есть: пули легко проходят через человеческое тело, максимум тело вздрогнет. Так, а что у меня с того боку было? Чёрт, в кармашке – дамский пистолетик последнего шанса, трофей. Вёз в подарок девушке, военфельдшеру из медсанбата: у нас, похоже, начинались отношения, симпатия точно была. Если пуля попала в него, то теперь понятно, что за удар был. Ближайший медсанбат, как раз нашей дивизии, где та девушка служила, был в трёх километрах. Если меня быстро доставили до места, то могли успеть прооперировать. Сейчас я точно не в медсанбате, это тыловой госпиталь. Значит, я довольно продолжительное время нахожусь без сознания. И ведь никаких временных просветлений между ранением и теперешним пробуждением: выключили – включили, вот и всё.

Взор показывает, что я нахожусь в госпитале. По множеству мелких деталей скажу, что, скорее всего, это бывшая больница, а не школа, переоборудованная в госпиталь. Москву я успел изучить и могу точно сказать: нахожусь где-то в центре незнакомого города. Три тысячи метров в любую сторону, а окраина всего с одной стороны, и то до неё две тысячи восемьсот метров. Город не знаю. Надеюсь, медперсонал или сосед по палате расскажут.

А вообще, ранением я был недоволен. У меня в полку всё отлично было, знай служи без проблем. Служба хорошо шла, командование было мной довольно, поощряло меня, а я их деликатесами угощал, многие уже привыкли к черноморской рыбке. Пусть наград не заработал, зато на хорошем счету. Знало командование, что может на меня положиться, и я на него мог.

Решилась проблема с женщиной: в полк пришла новая радиотелеграфистка, вот у меня с ней и закрутилось. Правда, не у меня одного: та шуры-муры ещё с двумя командирами крутила, в постели с ними бывала. Таких пулемётчицами прозывали или скорострелками. Но мне как-то всё равно было; главное, она мою проблему со спермотоксикозом решила. А когда полк у остатков деревни встал на пополнение, я с радиотелеграфисткой порвал, и она к ПНШ-2 ушла.

Потом я с местной жительницей сошёлся. Молодая вдова с двумя малолетними детьми. Деревню враг спалил дотла, одни трубы остались. Бойцы кому срубы ставили, помогая деревенским, кому что, а я своей Насте отличную землянку подарил. Большую, с деревянным полом и деревянной перегородкой, разделяющей помещение на две комнаты. Окна под потолком: это полуземлянка была. Просторная, взвод уместится. Печь поставили в центре, она как раз частью перегородки стала. В одной половине были кухня и прихожая, во второй – спальное место. Стены оббиты досками, нормальная панцирная кровать и всё такое. Наверху, на участке, сарайчик поставили для живности. Я Насте подарил пару коз, с пяток уток, с десяток кур, а то всё немцы поели. Так что с молочком был. Жаль, корову подарить не успел: хотел перед тем, как покинем деревню, а тут вон оно как вышло.

Так что Настя как во дворце с детьми жила. Ну и я с ней на постое, причём удалось добиться, чтобы один. Настя на ночь детей к соседям отправляла, и мы с ней здорово время проводили. Может, она считала это платой за всё, что я сделал, ну а я просто пользовался. Женщина она красивая, с приятными формами, так что буквально залюбливал её. Мужских сил в новом теле оказалось куда больше, чем в прошлом, этим и пользовался. А военфельдшер – это на будущее, не всю же войну у деревни простоим.

Деревенские, прознав, что я живность могу достать (они думали, я из тыла её привожу), стали ко мне ходить и просить, принося свои немудрёные ценности, спасённые от немцев и огня. Я ничего не брал, но всех одарил хотя бы пятью курами. Петухи мало кому достались, но были. Постепенно деревня оживала. Двум крупным семействам по бурёнке подарил и бычка. В деревне ко мне хорошо относились, по правде, без лжи, я ведь ложь вижу. А немцы перед отступлением немало деревень и сёл пожгли. Мы таких поджигателей на месте преступления не один раз настигали и живыми никогда не брали. Другие части так же поступали, как мне было известно.

Тут мои размышления прервал сосед. Всхрапнув, он проснулся, полежал несколько минут, после чего сел и попытался ногой вытащить утку из-под кровати, но безуспешно: она лишь дальше отпинывалась, и зацепить он её никак не мог.

– Помочь? – тихо спросил я.

Нет, я мог громко говорить, но была ночь, не хотелось шуметь. Да и с подобными повреждениями говорить громко было непросто: отдавало в раны.

– О, очнулся? – удивился сосед, тоже говоря шёпотом.

– Очнулся. Где я?

– В Казани, в тыловом госпитале. Это палата для Героев Советского Союза. Кто ты, я уже знаю. Свою звёздочку я ещё в Испании заработал. Кстати, разреши представиться: бывший майор, бывший командир штурмового авиаполка. Видишь, теперь везде бывший, и муж тоже, ну хоть отцом остался. Веришь, повёл остатки полка в атаку – и вот получил. Как машину посадил, уже не помню. Главное, до передовой дотянул и перевалил через линию фронта. А очнулся без ноги.

– Война – стерва та ещё, – вздохнул я. – Давно я тут?

– Три дня уже. Тебя привезли, осмотрели; говорят, прооперирован хорошо, осталось ждать, когда очнёшься. Медсестра каждые три часа заходит, проверяет. Ещё не заходила?

– Пока не было. Какое сегодня число?

– Семнадцатое января наступило.

– А ранило меня двадцать восьмого декабря. Долго же я без сознания был.

– Да, врачи начали переживать, что совсем не очнёшься.

– Пить хочу, – подумав, сказал я.

– Тебе нельзя, ранение такое. Я сейчас медсестру кликну.

Взяв костыль, он, прыгая, направился к двери, а я, приложив палец к губам и открыв маленькое отверстие в Хранилище с запасами пресной воды из того лесного озера в Белоруссии, сделал три больших глотка и убрал палец. Проблема с обезвоживанием решена, теперь будем глядеть, что дальше будет. Похоже, я надолго в госпитале застрял, с такими ранениями полгода, а то и год лежат. Надеюсь, удастся сократить на те самые полгода. А лучше вообще, пара месяцев – и на фронт.

В палату быстро вошла медсестра и включила свет, отчего я стал щуриться: лампочка в абажуре под потолком хоть и не была особо мощной, но всё равно ударила по глазам. Медсестра оказалась пожилой дородной женщиной с явно богатым опытом. Осмотрев меня, она задала несколько вопросов о самочувствии, после чего положила мне на губы влажную тряпицу. Пить запрещалось, а вот сосать тряпицу – нет.

Вскоре она ушла, выключив свет, а я под кряхтение соседа, пользовавшегося уткой, продолжил размышлять. Похоже, дни, проведённые в этом госпитале, пройдут для меня с немалой скукой. Правда, есть чем развеять её: у меня в Хранилище множество книг, причём немало художественной литературы. Я две библиотеки «разорил» в оккупированных городах, и, находя книги в вещах убитых немцев, брал их, даже немного на итальянском есть. Вот чтением и займусь. Главное, первые дни вытерпеть.

А пока у меня по плану кач Взора (уже три тысячи восемьдесят три метра), кач Хранилища (даже если яблоко доставать и убирать, по мизеру, но оно качается), ну и Исцеление: вон, тридцать третье умение из списка ста открылось. В этот раз «Внутреннее око». Это опция позволяет мне видеть не только себя, но и других людей. Опцию можно переключать: например, люди без одежды. Мне понравилось: молоденькие медсёстры с врачами зашли, полюбовался на красоток. А вот дальше переключать, убирая кожу, мышцы, сухожилия и кости – как-то не очень. В общем, магический взгляд медика или хирурга, который ищет заболевания. Работает как Взор, но куда тщательнее, точно до микрона. Это первая опция в Исцелении, которую я могу использовать на других людях. Прямого воздействия нет, только смотреть могу, пусть и недалеко, но и это уже радует.