– Что вы здесь делаете?!

– А сам-то как думаешь?

Грег не нашелся с ответом и выскочил за дверь. Вернулся он с целой компанией людей в форме и в штатском. Впереди вышагивал красный от гнева начальник тюрьмы Вильям Тетч-Тетч.

…Ульрик в десятый раз объяснял, как он очутился в камере.

– Я хладнокровно убил пять человек. Двоим чудом удалось спастись. Суд присяжных приговорил меня к смерти, и вот я здесь.

– Прекратите паясничать! – От крика Вильяма, кажется, задрожали стены. – Вы по-прежнему настаиваете, что не покидали сегодня стен тюрьмы?!

– Да.

– И все это время были тут, в блоке «В»?!

– Да.

– Но это же вздор! Мои помощники обыскали все сверху донизу, я лично осмотрел каждую камеру!

– Иногда искомое находится под самым носом, нужно всего лишь быть готовым узреть истину, – наставительно сказал Ульрик.

– Тогда как вы объясните, почему на вас фрак да еще с цилиндром?!

– Заметили все же? Ну ведь можете, когда захотите.

– Прекратить! Не сметь издеваться!

– Или что? Повесите меня дважды? Слушайте, как, по-вашему, если мне все-таки удалось сбежать, то зачем было возвращаться? Я соскучился? Или забыл что-нибудь?

Повисла неловкая пауза.

– Кажется, я понял, что здесь происходит, – спокойно начал Вильям. – Вы решили прикинуться душевнобольным, чтобы сорвать казнь. Я насмотрелся на ваши фокусы еще в суде. Вам не удастся обвести меня вокруг пальца. Позже я дознаюсь, кто несет ответственность за сегодняшний инцидент, и накажу виновных. А вас казнят по расписанию. Вы не проживете и лишнего часа за счет налогоплательщиков. Увести эту мразь.

Ульрик с облегчением вздохнул, а спустя несколько минут его втолкнули в комнату с виселицей.

– Прошу извинить за опоздание, господа, – бросил Ульрик тюремному врачу и священнику, что дежурили у эшафота, кивнул стоящему у стены Митчеллу. Улыбка медленно сползла с лица «государственного служащего».

…Веревку с висельной петлей с него сняли. Без старого галстука было неуютно. Правда, незамедлительно выдали новый, даже лучше прежнего: прочнее и толще.

Ульрик не чувствовал ни триумфа, ни разочарования, ни страха, ни радости. Он должен был умереть, осознавал это и был готов расстаться с жизнью. Злость, желание доказать всему миру свою правоту исчезли, уступив место пустоте и отрешенности. Не было ничего, что бы его волновало или беспокоило. Почти ничего.

Ульрик стоял на крышке люка. Под ногами – трехметровый колодец. При падении он наверняка сломает шею. Конечно, если этого по каким-то причинам не произойдет, смерть будет мучительной и долгой, но Ульрик старался не думать о грустном.

За спинами надзирателей мелькнула тень. Некто, похожий на огромное грозовое облако, приставным шагом крался вдоль стены. Руки он поднял над головой, занося для удара жуткое оружие, что походило на здоровенную булаву.

Ульрик с удовольствием закрыл бы сейчас лицо ладонью или даже двумя, как любила делать Джен. Не будь обе руки связаны за спиной. А вон и она сама – идет к эшафоту в коротком черном платье и с гаечным ключом наперевес.

Долговязый парень с цилиндром-гармошкой на голове, фингалом под глазом и лакированным ящиком под мышкой приветливо помахал Ульрику из-за спины тюремного врача.

Это была не булава. Ульрик признал в занесенном для удара предмете инкрустированный «метеоритами» десятикилограммовый ключ от Блэткоча. Впрочем парень, на затылок которого был готов обрушиться чудовищной силы удар, особой разницы не почувствует.

– Берегись! – крикнул Ульрик. – Сзади!

Надзиратель едва успел отскочить. С потолка, в буквальном смысле как снег на голову, свалилось несколько здоровяков, в одном Ульрик узнал Эдвина. Нейтан, закрыв глаза, усердно размахивал ключом, но, слава богу, никого еще не задел. Пользуясь всеобщей неразберихой, вновь прибывшие без единого выстрела обезоружили охрану.

Всех, включая Митчелла, Эдвин и его товарищи согнали в центр комнаты, держа под прицелом отобранных револьверов. Вильям Тетч-Тетч затравленно озирался, недоумевая, откуда вдруг взялось такое количество народа и как так получилось, что он оказался на правах заключенного в своей собственной тюрьме.

Хмурая донельзя Джен взошла по ступенькам на эшафот.

– Ну вот, – сказал Ульрик, – а ты боялась, что тебе не пойдет черный.

– Что, кот тебя дери, ты вытворяешь?!

Кажется, Джен хотела его ударить, но почему-то не решилась.

– Зачем ты пришла? – устало спросил Ульрик. – Будет только хуже.

– Как зачем? Тебя спасти!

– Спасти?

– Вот именно, – Джен сняла с шеи Ульрика петлю и начала развязывать руки. – Думал, мы дадим тебя повесить? После всего, что ты сделал? Вот еще!

…Когда Джен услышала, что некий странный тип ходит по Счастливой и показывает механическую тварь каждому встречному, она незамедлительно привела себя в порядок, надела лучшее платье, а после неспешным шагом двинулась вверх по улице, держа курс на пальбу из ружей и радостные вопли.

К вящему удивлению Джен, «типом» оказался вовсе не Ульрик!

Противный тролль просил передать что-то на словах, да только человек, который выглядел в точности, как никогда не существовавший или, по меньшей мере, давно покойный Генри Блэткоч, забыл, что именно. Однако быстро спохватился и пообещал отвести Джен туда, где Ульрик сейчас находится. И, само собой, за ней увязалась уйма народа.

… – Я никуда отсюда не пойду, ясно?

Выслушав рассказ Джен, Ульрик решительно сунул голову обратно в петлю.

– Прекрати валять дурака, кот бы тебя подрал! Ты хоть раз в жизни можешь побыть серьезным?!

– Мне не до шуток, – улыбнулся Ульрик. – Я должен умереть. Или случится страшное.

– Ты опять за свое? Тебе мало Турнира?

– Хорошо. И куда же я интересно пойду?

– В Блэткоч!

– Да меня там каждая собака знает.

– Мы не выдадим тебя властям! – решительно заявила Джен. – Пусть только сунутся!

– Я не стану отсиживаться за чужими спинами.

– Страна большая, найдешь, где спрятаться.

– Здесь я в безопасности. Но стоит покинуть тюрьму, и бывшие покровители возьмутся за меня всерьез. На свете есть лишь одно неоспоримое доказательство того, что лотоматоны могут ошибаться. И это доказательство – я.

– В безопасности? Безопасности?!

– Пойми, есть люди, которых заботит только личная выгода. Они ни перед чем не остановятся. Я не желаю быть пешкой в их грязной игре. И не собираюсь всю жизнь бегать от правосудия, обвиненный в преступлениях, которых не совершал.