осенью 1870 г. должно было исполниться 12 лет, впоследствии вспоминал: «Когда в полдень звонок возвестил окончание учебы, мы знали — прибывают пленные, тюркосы и зуавы! Никто не думал об обеде. Мы ринулись к Халльским воротам и, запыхавшиеся, прибежали туда как раз вовремя. Поезд медленно подходил и в конце концов остановился на полчаса. Это были незабываемые полчаса! Двери товарных вагонов были широко раскрыты и позволяли нам видеть их живое, говорливое, пестрое содержимое, состоявшее из французских линейных солдат, зуавов и тюркосов. Со смесью смутного страха и безграничного любопытства смотрели мы на коричневые и черные фигуры, в первую очередь на тюркосов, о которых слышали самые фантастические и жуткие истории. Первым делом мы боязливо посмотрели на их плечи: ведь там должны были сидеть кровожадные кошки, которые в рукопашной прыгали в лицо противнику, выводя его из строя. <…> Вскоре началась непрерывная беготня между вагонами и близлежащими пивными. Люди приносили одну за другой кружки пива и предлагали их пленным»[670].

Однако чем дольше продолжалась война, тем более враждебным становилось отношение. Лагеря военнопленных рассматривались как источник опасности и заразных заболеваний. Французских пленных считали виновниками разразившейся в Германии во время войны эпидемии оспы, которая унесла около 75 тысяч жизней — больше, чем военные потери[671]. Действительно, в лагерях, несмотря на все усилия немецких врачей, вспыхивали эпидемии; смертность составила около 3 процентов от общего числа пленных, что было немного в сравнении с другими войнами XIX в[672]. Немцы переносили на неприятельских солдат часть своей фрустрации по поводу затянувшейся войны. Тем не менее, до каких-либо серьезных инцидентов дело не дошло.

Пленных привлекали к работам — как к государственным, так и в сфере частного бизнеса — однако в довольно ограниченных масштабах. Так, в конец 1870 г. в Магдебурге из 23 тысяч пленных только три тысячи работали. Количество пленных, трудившихся у частных предпринимателей, не превышало трех процентов от их общего числа[673]. В этой области, как и во многих других, царила импровизация; государственные органы оказались совершенно не готовы к приему сотен тысяч пленных, и только сравнительно быстрое окончание кампании избавило их от необходимости предпринимать еще более масштабные усилия.

В целом, условия немецкого плена не отличались особой суровостью, особенно сравнивая с последующим опытом войн XX столетия. Свобода офицеров ограничивалась только данным ими честным словом не покидать страну. Основные тяготы выпали на долю рядовых, содержавшихся в импровизированных лагерях военнопленных и крепостях. Отношение к ним стражников и гражданского немецкого населения в подавляющей массе своей было корректным. Главную проблему порождало само количество французских пленных: немцы просто не справлялись со своевременным обеспечением их всем необходимым. С тем большей готовностью германское правительство согласится вернуть часть из них в распоряжение Версальского правительства для подавления Парижской коммуны. Многие, к тому же, попадали в плен ранеными и больными, что считалось не худшей долей, принимая во внимание ужасающе плачевное состояние французской военно-медицинской службы. Однако суровая для Европы зима 1870/71 г. унесла многие жизни и в лагерях военнопленных. Всего в немецком плену скончалось до 18 тыс. французских солдат и офицеров[674].

Вышесказанное справедливо и применительно к положению немецких пленных солдат и офицеров во французском плену. Главным отличием было их незначительное число: около 8 тыс. человек. Первые немецкие пленные были взяты еще в ходе августовских сражений. Самые большие партии пленных захвачены в результате действий Луарской армии: около 2,5 тыс. — после битвы под Кульмьером, а также после взятия Орлеана, откуда немцы не успели эвакуировать раненых. Большинство пленных, таким образом, содержалось в крепостях французского Юга и Юго-Запада. На остров Олерон в Бискайском заливе Атлантического океана к югу от Ла-Рошели в середине ноября были доставлены семьсот раненых баварцев. Равное количество было отправлено в департамент Нижние Пиренеи в замок По, знаменитый появлением на свет французского короля Генриха IV.

Поскольку немецкие солдаты оказывались во французских руках не только после крупных сражений, но и в результате многочисленных стычек и вылазок франтирёров, судьба их разбивалась на множество противоречивых эпизодов. Немецкие пленные оказались разбросаны по всей стране и часто перемещались с места на место, что исключало в отношении них проведение единой политики, отдававшейся во многом на откуп местным гражданским и военным властям. Лишь самые ценные «призы» отправлялись незамедлительно в Тур (позднее, Бордо) для допросов. Пленным офицерам выделялись средства для того, чтобы они могли прокормиться в дороге, условия их содержания, как правило, не были строгими.

Впрочем, поведение прусских пленных солдат и офицеров в ряде случаев вызывало нарекания. В Кале, например, пленные прусские офицеры бурно отметили известие о начале бомбардировки Парижа усиленными возлияниями. Коменданту города было немедленно предписано отправить провинившихся на месяц в тюремные камеры. Как замечал в этой связи Гамбетта, «до того момента, когда приближение неприятеля приведет к необходимости эвакуации, их следует держать под самым пристальным надзором, памятуя о тех строгостях, которым подвергли наших несчастных солдат в Германии»[675].

При этом военный министр стремился избежать даже гипотетических обвинений в нарушении современных норм обращения с солдатами противника. Именно поэтому им была отвергнута идея с размещением пленных на военных кораблях, выдвинутая бретонскими властями по недостатку других вариантов. Во Франции была жива память о подобных плавучих тюрьмах, в которых англичане держали французских солдат в эпоху Наполеоновских войн и которые славились высокой смертностью заключенных. Гамбетта телеграфировал в Ренн 20 января 1871 г.: «Не хочу во Франции ничего, что напоминало бы о печально известных английских понтонах»[676].

Эти предосторожности не исключали жалоб прусского правительства. Если в германской армии Женевская конвенция была хорошо известна и в основном соблюдалась, то во французской многие солдаты и офицеры (не говоря уже о национальных гвардейцах и партизанах) имели о ней весьма смутное представление[677]. В результате, например, к немецким врачам нередко относились как к обычным военнопленным. Пленные немецкие офицеры сообщали о дурном обращении со стороны населения и властей Мулена (департамент Аллер), где они оказались лишены всего необходимого и не получали вдобавок посылок из дома[678]. По свидетельству Теодора Фонтане, некоторым его собратьям по плену пришлось столкнуться и с враждебным отношением переживших немецкую оккупацию жителей Орлеана. Там в пленных солдат на улицах швыряли камни и осыпали угрозами, причем в этом соревновался и стар, и млад. Однако такие инциденты были весьма немногочисленными и в целом нетипичными для общей картины.

Глава 10

Оккупация и сопротивление

С перенесением боевых действий на французскую территорию перед германским руководством встал вопрос