— Логично. Вы говорите, что раньше американец не посвящал вас в свои дела, вы были нужны ему только для свободного времяпровождения, так?

— Так.

— Для каких же целей он взял вас с собой в последний раз?

— Для тех же самых.

— И только?

— Не совсем. Кроме языков, английского с французским, я еще на компьютере могу работать.

— Мещерякова тоже могла?

— Нет, ее я взяла для отвода глаз.

— Не понял, простите.

— Джон не хотел, чтоб этот Юрий знал, что он по вечерам занимается не только любовью, но еще и записывает кое-что на дискету. Поэтому он сказал Юрию, что берет с собой в поездку по Кавказу девушку под видом секретаря и, если Юрий не прочь, Дина, я значит, подыщет и ему. Юрий согласился, вот я и пригласила Катьку. Мне это было удобно, она считала себя моим должником.

— За что же?

— Как — за что? Работенку ей подыскала денежную, хату сдала. Немало по нынешним временам!

— Согласен.

— Ну, в общем, двумя парами мы и ездили по этой Чечне. Днем они занимались делами, а мы с Катькой состояли при них секретутками. Та просто стояла себе, глазки абрекам строила. А мы с Джоном старались вовсю. Он для пользы своего дела прикидывался, что по-русски не понимает, а я переводила туда-сюда всю их болтологию.

— А с кем и о чем они разговаривали?

— С кем? По фамилиям не знаю, но какие-то начальники. Там же, если я правильно поняла, не то двоевластие, не то троевластие. Вот Джон их уговаривал не доводить дело до конфликта, сесть за стол переговоров… короче, как у нас в институте это называлось, — общественно-политическая лексика!

— Когда вы занимались с компьютером? Во время этих встреч?

— Ну что вы?! Юрий не должен был об этом знать. У Джона был портативный персональный компьютер, знаете, с какими западные журналисты на пресс-конференциях сидят, его в обычный кейс можно спрятать. И дисковода большого не надо, все встроено. А работала я урывками, по вечерам. Обычно там, куда приезжали, прием устраивали, Джон с Юрием накачивались, а я под каким-нибудь предлогом уходила в номер или в отведенную комнату и писала.

— Вы знаете английский. Что за тексты записывали?

— Не тексты — ряды цифр.

Мы со Славой снова переглянулись.

— Вам не приходило в голову, что американец не тот, за кого себя выдает?

— Приходило. Однажды после особо крупной вечеринки в Грозном он сказал, может в шутку, что сам не помнит своего настоящего имени.

— А вам он когда-нибудь говорил, зачем приехал туда? Я имею в виду подлинную цель.

— Нет. А зачем? Я не интересовалась. В том числе и поэтому он мне доверял. А по-вашему, я должна была бежать в контрразведку?

— По-нашему, если контрразведка так долго не могла понять, кто он на самом деле, то и ваша бдительность не помогла бы! Вы знаете, что он умер?

— Да.

— Откуда вы это знаете? Он умер ночью в больнице, а вы, если вам верить, наутро уже уезжали.

— Я обзванивала больницы всю ночь и нашла ту, которую надо…

— Вы жалеете, что он умер?

— Да…

— Прошу прощения, Дина Викторовна, возможно, некоторые вопросы покажутся вам некорректными…

— Ничего, — улыбнулась она одними губами. — Я понимаю, что у вас не праздное любопытство.

— Как вы думаете, нападение на машину восемнадцатого ноября было случайным, скажем с целью грабежа, или это следствие поездки вашего друга в Чеченскую республику?

— У меня нет стопроцентной уверенности, но это могла быть месть кавказцев.

— Вот как! Почему вы так думаете?

— Понимаете, какие-то вещи, какие-то встречи и разговоры мужчины вели без нас, без нашей, точнее, помощи. И последнюю тоже. Она проходила в каком-то доме, совсем не похожем на правительственное или партийное учреждение. Юра с Джоном нас оставили в машине, а сами ушли. Мы сидели долго, возле машины начали собираться небритые чеченские или какие-то там еще парни, некоторые вооруженные. Они смеялись, делали нам разные намеки, но из машины вытащить не пытались, вели себя дисциплинированно. Потом вдруг выскочили из дома Джон с Юрием, запрыгнули в машину — и по газам. Ехали на бешеной скорости километров десять, и Юра все оглядывался. Когда наконец убедился, что погони нет, говорит Джону: мол, дорогой френд, не расслабляйтесь, у них проклятье, что у нас военная присяга, мобилизует и ведет в бой. Я пыталась узнать у Джона, что случилось, но он отмалчивался. И вообще, они всю дорогу были на редкость молчаливы и неулыбчивы, догадывались, наверное…

— У вас не создалось впечатление, что Юрий наблюдает за вашим американским другом?

— Знаете, я пыталась понять, кто они по отношению друг к другу…

Она помедлила секунду.

Более нетерпеливый, чем я, Слава негрубо подстегнул:

— И что?

— И не могу сказать ничего определенного. То они вели себя как компаньоны, то как начальник и подчиненный, а бывало, как люди, которых заставили силой быть вместе.

— А вот это — как начальник и подчиненный, — кто кем командовал?

— А по-разному.

— Ладно. С этим более-менее разобрались. Как вы думаете, за что могли убить Мещерякову?

— Понятия не имею!

— Может, ревность?

— Вряд ли. Она провинциалка, молоденькая была, рассказала бы подружкам по ремеслу. Женишка отхватить хотела, это да, а на родине никакого Отелло не оставила, нет…

— А чеченцы могли?

— За что?

— Свидетель.

Ткачева подумала, согласилась:

— Могли.

— Значит, так, Дина Викторовна, побудьте наедине с собой, подумайте, может, еще что-нибудь вспомните. И такая просьба: никому не говорите о своем новом месте жительства. Кстати, Мещерякова не знала, куда вы переехали?

— Нет, а что?

— Очень хорошо! Убийца или убийцы могли выпытать у нее ваш адрес…

— Боже!.. — простонала Ткачева, и, кажется, совсем без притворства.

— Особенно не пугайтесь, того, кто стрелял по машине, мы уже обезвредили. Гуляет пока второй, кавказец, но, по нашим данным, скрывается на родине. И все-таки чем черт не шутит!

Ткачева дала нам свой адрес, телефон, мы оставили ей свои координаты и дружно смотрели, как она, профессионально покачивая бедрами, выходит из казенного кабинета.

Потом, не сговариваясь, подошли к окну, которое выходило на улицу. Вот она вышла из парадного, прошла мимо группы враз умолкнувших милиционеров, села в маленький, аккуратный автомобиль «рено» и укатила…