Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне конец теперь. Киевлянин скажет, будто я нарочно. Выгонит из мечников и назначит кару. Опозорит напрочь...
Девушка пыталась его утешить, говоря, что вступится, убедит отца, что Мизяк в случившемся не виновен вовсе.
Киев и окрестности, осень 971 года
Церковь Ильи-пророка на Подоле празднично смотрелась: ладная и лёгкая, аккуратная и воздушная. Сбоку — высокое крыльцо, козырёк над ним, прочные ступени. Входишь — слева церковный служка свечками торгует, ладанками, крестиками нашейными. Можно просто опустить денежку в специальную кружку — на церковные нужды. Справа — притвор, где обычно ставят гроб с отпеваемым покойником. Справа дальше — небольшие ещё ступеньки и уже выход к алтарю. В золотых окладах — аскетичные лики Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы, всех апостолов и Ильи-пророка. Надписи на кириллице. И мерцающий свет восковых свечей.
После службы отец Григорий попросил Анастасию остаться. А когда церковь опустела, он сказал вполголоса:
— Дочь моя, в задней клети ожидает тебя неизвестный путник.
— Кто? — отпрянула Настенька, распахнув глаза.
— Погляди — увидишь.
— Кирие елеисон! Господи помилуй! — и, перекрестившись, проскользнула за аналой.
Человек стоял к ней вполоборота и глядел в оконце. Но она не могла не узнать с первой же секунды: эти завитки смоляных волос, шея, плечи... Прислонившись к косяку, прошептала хрипло:
— Милонеженька... мой родимый...
Обернувшись к Насте, он всмотрелся в дорогое лицо. Юная гречанка была само совершенство: чёрные глаза, наполненные слезами, пальчики прижаты к розовым губам, нежное запястье... Годы лишь усилили её красоту; девочка-подросток исчезла; все черты стали мягче, одухотворённее; да и вряд ли на земле можно встретить что-либо прекраснее, чем шестнадцатилетняя любящая женщина, да ещё в минуту встречи со своим обожаемым!
Милонег, взволнованный, восхищенный, сделал шаг вперёд и упал перед ней на колени. Взял её за левую руку, голову склонил и уткнул лицо в мягкую ладонь. Ощутил кольцо, посмотрел: да, то самое, из Переяславца, его! И сказал сквозь слёзы:
— У меня такое же. Видишь?
Опустившись перед ним на колени, Настенька прижала руку Милонега к груди. И произнесла:
— Мы с тобой ими обручились... Перед Господом нашим Богом... Ныне, присно и во веки веков!
Он поцеловал её руку, а она — его. Он проговорил:
— Я люблю тебя.
И она ответила:
— А моя любовь — больше, чем любовь. Это — агапэ.
— И моя — тоже агапэ...
Он коснулся её губ — нежно, ласково. Поцеловал. А потом — в складку возле носа. В тень, которую отбрасывали ресницы на щёку. В сомкнутые веки. И опять спустился к её тубам — начал целовать крепче, жарче, и она ответила. Оба растворились в поцелуе — восхитительном, как весенний гром.
Тут открылась дверь, и вошёл священник.
— О, не оскверняйте, дети мои, наших Божественных чертогов! Бо в храме находитесь, а не в одрине! — укорил их отец Григорий.
Милонег и Анастасия, стоя перед ним на коленях, опустили долу глаза. Оба держались за руки.
— Бог есть любовь, — пискнула в своё оправдание бывшая монахиня.
— Да, владыка, благослови нас, — поддержал её Савва.
— Вьюноша, окстись! — отмахнулся священослужитель. — Ярополк — муж ея. Пусть не венчаны по христианскому обычаю, но к тому принудили обстоятельства. Не возьму греха на душу. Святослав уж спалил одну церковь, потому как раба Божья Анастасия в ней укрылась. Хватит! И вообче вам пора расстаться. Дабы не прознали княжеские псы, кто способствовал вашему свиданию.
Молодой человек закручинился:
— Не бывать нам с тобою, Настенька... Послан князем к Люту просить помощи. Святослав застрял в низовьях Днепра, а пороги закрыты злыми степняками. Войско соберём — и пойдём на выручку. Если меня убьют — больше не увидимся...
— Нет, прошу! — вскрикнула гречанка, стискивая ладони любимого. — К Люту не ходи! Он тебя погубит. С Ярополком у них вражда, и Свенельдич войско не соберёт. Лучше убежим! Хоть к Олегу в Овруч!
Жериволов сын отрицательно мотнул головой:
— Не могу. Я поклялся князю.
Несчастная женщина стояла на коленях:
— Если ты умрёшь, так и я умру. Без тебя мне не будет жизни.
Он прижал Настеньку к себе — словно запоминая, как трепещет она у него в руках, запах её волос, худенькие плечи, — а потом велел:
— Будет. Уходи. Может, обойдётся. Ведь на всё — воля Божья.
— Не уйду! — всхлипнула она. — С места я не стронусь... Не гони меня, пожалуйста, милый, дорогой Саввушка...
Милонег сказал:
— Ты по-русски выучилась прекрасно... Милая, ступай. И молись о том, чтобы свидеться вновь. Коли Бог захочет, то никто нас не разлучит.
Он помог ей подняться. Бесконечно долго смотрели в глаза друг другу. Но потом бывшая монашка отвернула лицо и, поправив на голове съехавший платок, выбежала за двери. Молодой человек пребывал в безмолвии.
— Люта берегись, — возвратил его к реальности пастырь. — Он в последнее время разошёлся совсем. Требует от князя Овруч воевать.
— Ярополк не пойдёт на брата.
— Да, пока идти вроде не желает. Но характер у Ярополка нетвёрдый. И Свенельдич может настоять на своём.
— Надобно отвлечь общими заботами — двинуться совместно с князем Олегом и спасти их отца.
— Вряд ли что-то выйдет... слишком раздор велик... Но попробовать не мешает... Да благослови тебя Бог, светлая душа! — и отец Григорий перекрестил Савву.
Но пессимистические прогнозы Насти и священника, к сожалению, подтвердились. Лют ему не поверил. Он сказал:
— Быть того не может, чтобы Святослав нас просил о помощи. У него было столько воинов — сорок тысяч в первом походе, сорок тысяч во втором, да ещё союзники. Этой силы хватит, чтобы проглотить всю Иеропию!
— Хватит, да не хватит, — опроверг его Милонег. — Греки и болгары оказались хитрее князя. А теперь ещё печенеги давят.
— Да куда ж идти на исходе грудня, глядя в зиму? Нет ни сил, ни средств. Пусть Олег идёт, коли пожелает. Мы не двинемся.
Юноша не выдержал:
— Как ты можешь, Мстиша? Там же твой отец!
Воевода посмотрел на него сверху вниз:
— За него я не беспокоюсь. Старый хрыч выйдет невредимым из любой передряги. Он непобедим.
— Я хочу видеть Ярополка, — топнул сапогом Жериволов сын. — Не поеду в Овруч, с ним не потолковав.
— Князь хворает, — смачно зевнул Свенельдич. — И