– Я запуталась в водорослях, – сказала она. – Я могла утонуть!

– Не с нашим счастьем, – ответил Ладнер. И схватил руками воздух, притворяясь, что нападает на Лайзу – что пытается ухватить ее между ног. И в то же время состроил благочестивое, шокированное лицо – словно человек, сидящий у него в голове, приходил в ужас от того, что творили его руки.

Лайза притворилась, что не замечает:

– А где Беа?

Ладнер взглянул на противоположный берег:

– Может, в дом пошла. Я и не видел, куда она делась.

Лайза изо всех сил поплыла прямиком через пруд. Она с плеском вырвалась из воды и тяжело вскарабкалась на берег. Она пробежала мимо сов и орла, которые смотрели на нее из витрины. Мимо таблички с цитатой «Природа ничего не делает без пользы».

Беа нигде не было видно. Ни впереди, на дощатых мостках через болото. Ни на прогалине между сосен. Лайза пошла по тропе к задней двери дома. На середине тропы стоял бук, который нужно было обходить, с вырезанными на гладкой коре инициалами: Л – Ладнер, еще одно Л – Лайза и К – Кенни. Примерно на фут ниже располагались буквы: НССТ. Когда Лайза впервые показала Беа эти инициалы, Кенни треснул кулаком по нижней надписи. «Ну-ка Снимай Свои Трусы!» – завопил он, прыгая на месте. Ладнер притворился, что отвешивает ему серьезную затрещину. «Это значит „Не сходите с тропы“». Он указал на выцарапанную стрелку, обвивающуюся вокруг ствола. «Не обращай внимания на этих юных хулиганов, у них одна грязь на уме», – обратился он к Беа.

Лайза не осмеливалась постучать в дверь. Она чувствовала себя виноватой и ждала самого плохого. Ей казалось, что Беа теперь обязательно уедет. Разве она может остаться после такого оскорбления? Как она будет смотреть им всем в глаза? Беа не понимала, что за человек Ладнер. Да и как ей понять? Лайза сама не могла бы никому объяснить, что он такое. В их совместной тайной жизни с Ладнером ужасное всегда было смешно, плохое мешалось с дурачеством и вечно приходилось подыгрывать, делая дурацкое лицо и дурацкий голос и притворяясь, что Ладнер – чудовище из мультфильма. Вырваться было нельзя – даже захотеть вырваться было нельзя. Так же невозможно, как прекратить колотье в отсиженной ноге.

Лайза обогнула дом и вышла из тени деревьев на солнце. Босая, она перешла нагретый гравий дороги. Вот и ее дом – он стоит посреди кукурузного поля, и к нему ведет недлинная дорожка. Дом был деревянный – верхняя часть выкрашена в белый цвет, а нижняя в ядовито-розовый, цвет губной помады. Это придумал отец Лайзы. Может, надеялся оживить общую картину. Может, думал, что розовый цвет создаст впечатление, будто в доме живет женщина, хозяйка.

В кухне кавардак – на полу рассыпаны кукурузные хлопья, на столе киснут лужицы молока. Куча стираного белья, привезенная из прачечной-автомата, почти закрыла кресло в углу. Посудное полотенце – Лайза знает, даже не глядя, – валяется в раковине, загаженное остатками еды. Чистить и убирать все это должна Лайза, причем убрать надо до прихода отца.

Но пока что можно об этом не беспокоиться. Лайза поднимается наверх – там, под скатом крыши, жарко, как в духовке, – и вытаскивает свой мешочек сокровищ. Она прячет его в мыске резинового сапога, который ей мал. Об этом тайнике никто не знает. Кенни уж точно.

В мешочке лежит платье для Барби, украденное у девочки, с которой Лайза когда-то играла (оно уже разонравилось Лайзе, но все равно для нее это важная вещь, потому что краденая), синий футляр с защелкой (внутри лежат очки Лайзиной матери) и раскрашенное деревянное яйцо (Лайза получила его как приз за лучший рисунок на тему Пасхи во втором классе; внутри яйца прячется другое, поменьше, а внутри него еще одно, совсем маленькое). И еще – серьга со стразами, которую Лайза нашла на дороге. Она очень долго верила, что это – бриллианты. У серьги сложный изящный узор: стразы в форме капель подвешены к выступам и фестонам, усаженным другими камушками, и когда Лайза крепит серьгу на собственное ухо, подвески почти касаются плеча.

На Лайзе из одежды только купальный костюм, поэтому ей приходится нести серьгу в кулаке – пылающий узел. Голова у нее словно разбухла от жары, оттого, что она склонялась над тайным сокровищем, от решимости. Лайза жаждет окунуться в тень, которая стоит под деревьями Ладнера, словно пруд с черной водой.

У Лайзиного дома нет ни единого дерева и куст только один – сирень с корявыми, отороченными бурой каймой листьями у заднего крыльца. Вокруг – ничего, кроме кукурузы; только в отдалении торчит покосившийся старый сарай, в который Лайзе и Кенни строго-настрого запрещают заходить, потому что он может обрушиться в любую секунду. Здесь нет ни границ, ни тайных мест – все голо и просто.

Но стоит пересечь дорогу – как делает Лайза сейчас, топча ногами гравий, – стоит перейти на территорию Ладнера, и словно попадаешь в мир, состоящий из других, разительно непохожих стран. Здесь есть болотная страна, непроходимая, заросшая джунглями, полная слепней, недотроги и скунсовой капусты. В ней таится неясное ощущение тропической жары, опасности, осложнений. Потом идут сосновые лесопосадки – в них торжественно, как в храме, ветви смыкаются высоко над головой, ноги бесшумно ступают по хвойному ковру и хочется говорить шепотом. А еще есть темные залы под склоненными к земле ветвями кедров – полностью скрытые от солнца, тайные, с голым земляным полом. В других местах солнечные лучи падают по-другому, а куда-то не проникают вообще. В некоторых местах воздух густ и словно замкнут, а в других ощущаешь бодрящий ветерок. Запахи – пугают или манят. Некоторые тропы внушают, что надо вести себя прилично, а в других местах камни лежат на расстоянии прыжка друг от друга, словно призывая скакать и дурачиться. Есть тут места для серьезного усвоения знаний – там, где Ладнер учил их отличать дерево гикори от серого ореха, звезду от планеты. Есть и места, где они бегали и прыгали, вопили и раскачивались на ветках, выкидывали всевозможные дикие коленца. И еще другие места – Лайзе кажется, что там на земле остались синяки, а в траве прячется стыдное щекотание.

НССТ

Выжмем масло из мальчишки

Трем-трем, моем-моем

Когда Ладнер схватил Лайзу и прижался к ней, она ощутила таящуюся где-то глубоко внутри него опасность – механическое тарахтение, словно вся его энергия сейчас вырвется одной вспышкой света и от Ладнера останется только черный дым, запах гари и обугленные провода. Но вместо этого он упал – тяжело, как падает шкура животного, лишенная мяса и костей. Он лежал, такой тяжелый и бесполезный, что Лайзе и даже Кенни показалось: смотреть на него сейчас – большой грех. Ему пришлось разыскать голос где-то у себя в утробе и с силой вытолкнуть его наружу, чтобы сообщить Кенни и Лайзе, что они – гадкие детишки.

Он слабо цокал языком, и глаза его светились из засады, жесткие и круглые, как стеклянные глаза чучела.

Гадкие-гадкие-гадкие

– Какая прекрасная вещь! – воскликнула Беа. – Скажи, Лайза, это принадлежало твоей матери?

Лайза сказала, что да. Она уже понимала, что этот подарок – единственная серьга – мог показаться детским и жалким, причем, может быть, намеренно жалким. Даже то, что она хранила эту серьгу как сокровище, могло выглядеть смешно. Но если серьга принадлежала ее матери, то хранение обретало смысл и подарок становился важным.