меня написать все это, это заявление, которое, я уверен, вы видели. Они мне говорят, что писать, — я пишу. Потом заставляют меня подписать и прочитать вслух, — и это единственное, что они записывают на пленку за всю ту ночь».

Бритт спрашивает, винит ли он Грэнби в произошедшем. Повисает долгая пауза.

Омар говорит:

«Я не думаю, что они имели что-то против меня. Но думаю, Грэнби сильно надавила на полицию, чтобы они решили это дело, и надавила, чтобы не слишком присматривались к учителям и ученикам. У этой школы столько адвокатов — вы не поверите. Такие деньжищи — не поверите».

«Я готов допустить, что они пытались быть объективными, я не думаю, что кто-то из них сказал: „Эй, давайте повесим это на Омара“. Но, когда так надавишь на людей, они сделают, что тебе нужно. А им был нужен кто-то вроде меня».

[68] Правило Миранды («Вы имеете право хранить молчание…» и т. д.) — юридическая норма уголовного кодекса США, названная по фамилии Эрнесто Артуро Миранды, осужденного за изнасилование в 1963 году и заявившего на суде, что он не знал о своем праве хранить молчание перед допросом.

7

Направляясь в тот вечер на ужин, я ощущала адреналин в предвкушении неминуемых встреч: я знала, что столкнусь с людьми, будь то старые одноклассники, публика, пришедшая на слушания, или всякие ловчилы. Я знала, что мне нужно будет избегать большинства из них. Просто не знала, когда они выскочат передо мной.

Подросток за стойкой порекомендовал итальянский ресторан в нескольких кварталах отсюда. Это оказалось одно из тех мест с нелепо огромным количеством столиков, в самый раз для свадеб и званых предвыборных ужинов, но вечером в среду они по большей части пустовали. Идеально для социального дистанцирования. Я попросила кабинку (скорее, ракушку), заказала бокал шираза и тут же открыла лэптоп. Как вообще одинокая женщина может есть в ресторане без лэптопа в качестве щита, я не представляю.

Через несколько столиков от себя я увидела Эми Марч, ведущего адвоката защиты. Помню, мою радость оттого, что ее зовут Эми Марч [69], превзошел только восторг оттого, что она сама выращивает цыплят и — я узнала это через зум — одевается в точности так, как человек, выращивающий цыплят. В течение многих лет она была общественным защитником, а теперь занималась частной практикой. Я еще не встречалась с ней лично — наша подготовка к показаниям была назначена на следующий день, — но сразу узнала, хотя она была одета в платье-свитер, леггинсы и сабо. Волосами она напоминала скунса, только наоборот: в седом облаке осталась одна черная прядь. Она сидела с двумя женщинами и мужчиной за серьезным разговором — свою еду они давно доели, а вино стояло недопитым. Мужчина увлеченно писал кому-то сообщения в телефоне, а затем читал вслух. Защита началась два дня назад, и я предположила, что на сегодня уже было опрошено несколько свидетелей.

Я собиралась пройти мимо их столика, поймать взгляд Эми Марч, помахать ей и продолжить путь в туалет, куда мне действительно было нужно. Но едва я сделала несколько шагов, как услышала, что меня зовут по имени от барной стойки. Это была Сакина Джон. Она сказала:

— Ёксель-моксель, Боди Кейн, иди сюда! — я подошла, и она соскочила со стула и стиснула мое лицо в ладонях. — Тебя заставили давать показания? Мне пришлось сегодня утром. Я, ёксель, Боди, я все время дрожала. Я не дрожу, когда делаю реальную операцию, а тут стою, меня спрашивают имя, и я дрожу. Хорошо, это хотя бы судья, а не присяжные, но я про себя такая: «Я смотрю на судью? Я смотрю ему в глаза?» И я стою лицом к судье, причем — не знаю, может, это отголосок пандемии, — но я в другом конце зала и стою лицом к нему. И на всякий пожарный, если захочешь надеть там маску, это такая жуткая штука из пластика, прозрачная, чтобы они видели твои губы. Я такая: «Нет, я в порядке».

Окей, она немного выпила. Когда я сказала, что сижу в соседнем зале, она пошла со мной, решительно взяла мой бокал и хлебную корзинку и отнесла их за стойку. Так что я теперь сидела рядом с ней, на шатком стуле, и слушала, как Сакина рассказывала мне, как защита спрашивала у нее все то же, что было на подготовке, — в основном о том, выпивала ли Талия за кулисами под конец второго действия, а еще о том, что прежняя команда защиты Омара не обращалась ни к ней, ни к кому-либо из ребят, видевших Талию ранее в тот вечер. Защита удовольствовалась тогда теми шаблонными допросами, которые провела полиция штата. А полиция штата вообще не спрашивала, выпивала ли Талия в тот вечер, хотя это казалось таким важным. Точнее, полиция штата спрашивала по-другому: казалась ли Талия нетрезвой. И все ее друзья честно ответили — нет, не казалась.

Обвинение, как рассказала Сакина, провело с ней перекрестный допрос о том, что она помнила, — как Талия отпила из фляжки Бет и засунула ее себе за лиф платья, в шутку, — а затем стало задавать вопросы о других событиях того вечера.

— Они такие: «Если вы помните такие потрясающие подробности о том, что было за кулисами, тогда и другие события того вечера должны помнить идеально, так что поделитесь с нами».

— Тебе не положено рассказывать мне это, — сказала я, но Сакина только обвела взглядом бар с местными пузатыми выпивохами в футболках и пожала плечами. Я отклонилась, чтобы видеть дверь в главный зал. От стойки мне было не видно столика Эми Марч.

Сакина сказала:

— Но они хотели каждую подробность по минутам, а я типа не помню, как все было. Я помню, что рассказывала тебе. Помню, как я вспоминала, что помню.

Перед изоляцией я прошла достаточно разборов полетов, так что меня это не удивило; обвинение пыталось отстоять первоначальную хронологию событий той ночи, как бы давая понять, что нет смысла присматриваться к кому-то вроде вас или Робби. А Сакина, хотя и была первой, кто связалась со мной и сказала, что помнит, как Талия пила за кулисами, хотя и появилась в подкасте и сказала, что в течение многих лет питала личные сомнения по поводу вины Омара, никогда не меняла подробностей того вечера.

Она положила руку мне на предплечье и сказала, внезапно посерьезнев и придвинувшись:

— Мне сказали, что меня могут вызвать снова, и я думаю, не стану ведь я лететь домой до самого Сиэтла только затем, чтобы сразу вернуться. Я пробуду здесь несколько дней. Но теперь я прикидываю, окей, они ведь могут вызвать меня через несколько недель. Так что я лечу домой, но сперва сгоняю в Филли повидать кузину. И вообще, — она подняла бокал, — гуляем, верно? Пусть Дариус разбирается с домашкой по матеше.

Мне хотелось расспросить ее о том, что еще всплыло в процессе, но, если бы я стала задавать вопросы, а не просто слушать ее пьяную болтовню, я бы сделала еще один шаг в сторону недопустимого для свидетельницы поведения. К счастью, она перешла к расспросам о моих детях. Она достала свой телефон и стала показывать новые фотографии своей дочки Авы, которая родилась в тот же день, что и Лео, и сказала, что мы их сведем вместе, отправим обоих в Грэнби и они в итоге станут парой на выпускном. Я бы ни за что не отправила своих детей в Грэнби. Помимо всего прочего, если мне мои четырнадцать лет казались нормальным возрастом, чтобы оставить дом, то это было немыслимо рано для Лео, которому до четырнадцати оставалось всего три года, а он все еще спал, обложившись лего.

Она начала что-то говорить об учительнице танцев Авы, а потом помахала кому-то через мое плечо, и словно из другого фильма над нами навис Майк Стайлз, ухмыляясь сверху вниз. Очевидно, он уже был здесь, вышел на улицу и вернулся. Передо мной стояло его недопитое пиво. Я была слишком потрясена, чтобы