– Сильнейший шок. Что произошло?

– А я знаю?! – вызверился тот, меряя шагами спальню. – Что делать-то теперь?

– Посмотрим, – протирая спиртом вену и вкалывая иглу, отозвался доктор. – Пусть ее пока никто не трогает, я дозу хорошую сделал, она сейчас отключится и поспит. Если вы не против, я останусь здесь и понаблюдаю.

– Ты останешься в соседней комнате, если что, я тебя позову, – отрезал Хохол.

– Как вам будет угодно, – отозвался доктор, собирая свои причиндалы, и вышел из спальни.

– Дашка! – заорал Хохол, высунувшись из дверей. – Приготовь доктору комнату и Коту скажи, чтобы его машину во двор загнал!

Распорядившись, он сел возле хозяйки и взял за руку, но она смотрела мимо него пустыми, остановившимися глазами и не двигалась даже.

– Киска, что случилось, маленькая моя? – Он осторожно обнял ее, прилег рядом. – Кто и что сказал тебе, что ты так расстроилась?

Но ответа опять не дождался – Марина отключилась. Он так и пролежал с ней всю ночь, боясь шевельнуться, чтобы не потревожить. Утром долго растирал затекшую руку, а Коваль наблюдала за происходящим все так же отрешенно и безразлично.

– Киска, кофе принести тебе? А сигаретку? Господи, да что ж такое! – Хохол сжал руками виски и зажмурился. – Маринка, что с тобой? Скажи, что произошло?

Но она по-прежнему молчала, тупо глядя на стену. Хохол принес-таки чашку кофе, попытался поднести ее к Марининым губам, но она не стала пить. Так прошел весь день, Коваль лежала в постели и изучала штукатурку, Хохол носился вокруг, время от времени привлекая Дашу к процессу. Приехавший к вечеру Розан присоединился к общему маразму, правда, тоже безрезультатно.

– Узнаю, кто звонил и что сказал, – урою, на хрен! – процедил Хохол, садясь на край постели и угрюмо глядя на Розана.

– Так посмотри телефон! Неужели не додумался, беспонтовый? – покачал головой Серега, и Хохол стукнул себя кулаком по лбу.

– В натуре, баран! – Он взял валяющуюся на тумбочке трубку и защелкал кнопками. – Сука, так и знал – хрен этот!

– Какой?

– Да есть тут один, – процедил Хохол, и лицо его стало страшным, искаженным злобой и ненавистью. – Розан, ты выйди пока, мне позвонить надо…

– Пойду Ветку за задницу пощупаю, – ухмыльнулся Серега, вставая и направляясь к двери.

Хохол закрыл дверь и набрал номер.

– Алло, Малыш? Сюда слушай, мажор гребаный! Если еще раз ты вспомнишь этот номер или вдруг вспомнишь, что у тебя есть жена… вспомни и то, что здесь есть еще и я, а ты с этого момента мой враг. И ты помнишь, что я делал со своими врагами, да? А за Коваль я тебя пополам порву, сука! Что?! Да ты… ты… иди ты на…, урод забугорный! – С этими словами Хохол изо всех сил хлопнул трубку об пол, и она разлетелась вдребезги. – Тварь, мажор хренов!

– Заткнись! – четко и твердо произнесла Марина, и он вздрогнул от неожиданности и повернулся к ней.

– Киска моя, очнулась?

– Я сказала – заткнись! Больше никогда не смей так разговаривать с моим мужем.

– Не понял… – растерянно заморгал Хохол.

– Я повторю. Но только потому, что ты мне не чужой. Больше – никогда – не смей – так – разговаривать – с моим – мужем! – отчеканила Коваль, вставая с постели и надевая халат.

– Я сделаю так, как ты скажешь, – покорно отозвался Хохол. – Идем вниз, там Розан приехал…

– Гони его! – приказала она, закуривая сигарету. – Ну?!

Хохол побежал вниз, там послышались голоса, потом хлопнула входная дверь, и во дворе взревел мотор розановского «Чероки». Марина передумала выходить в халате, переоделась в джинсы и водолазку, подобрала в хвост на затылке волосы…

Вернувшийся Хохол застал ее в прежнем состоянии – в полной боевой, так сказать, готовности.

– Поехали, по городу прокатимся, поглядим, как и что, – не глядя на него, велела Коваль, доставая из гардеробной короткую кожаную куртку и высокие замшевые сапоги без каблуков.

– Сейчас Юрке скажу…

– Я не просила говорить что-то Юрке, я сказала – поехали, прокатимся, ведь так?

– Сама поедешь?

– Очко играет? – насмешливо поинтересовалась она, хватая со стола сигареты и ключи. – Можешь оставаться дома.

Но Хохол не желал оставаться, взял внизу с вешалки свою кожанку и вышел за Мариной во двор. Она села за руль и бросила подбежавшему Даньке:

– Две машины, восемь человек, и не вздумайте отстать хоть на метр – порешу, на хрен!

Данька от неожиданности едва проморгался – никогда прежде Коваль не разговаривала в таком тоне со своей охраной. Хохол, сев рядом с ней, только головой покачал. Марина завела двигатель и рванула с места под сотку, а за ней – два джипа с охраной, старающиеся не отстать.

– Куда поедем? – спросил Хохол, напряженно глядя в окно на дорогу.

– В центр, хочу свои точки объехать.

И объехала, наведя в своих заведениях панику и ужас, выкинув за шиворот одного из управляющих ночным клубом и разогнав шоу-балет в «Трех сотнях», оказавшийся на поверку просто сборищем потаскушек средней руки. Выпустив пар таким странным образом, Коваль немного успокоилась, и ей вдруг захотелось оказаться в постели, и чтобы никого рядом.

– Ты так и не сказала, что произошло, – положив на ее руку, вцепившуюся в руль, свою лапищу, спросил Хохол.

– А ничего. Ни-че-го! – не отрывая взгляда от дороги, произнесла Коваль. – Больше никогда не заговаривай об этом.

– Как скажешь.

Они подъехали к особняку, когда уже совсем стемнело; Марина выпрыгнула из машины и пошла к себе, бросив ключи Хохлу. В спальне врубила на всю громкость стереосистему, воткнув в нее кассету Кузьмина, которого в последнее время слушала часто, разделась и легла поперек кровати, вытянувшись всем телом на гладком и прохладном шелке простыней. Она закурила, перевернувшись на спину и выпуская дым в потолок, и в голове у нее пронеслась мысль о том, что и без Малыша она не пропадет, в конце концов, прожила же как-то год, ну, значит, и еще проживет, не сошелся свет клином на чертовом Егоре Малышеве.

Марина встала и ушла вниз, в каминную, села там в кресло и опять задумалась о муже. Вот он пусть попробует прожить без нее в своей Англии, со своей мерзкой Сарой – чтоб ему всю оставшуюся жизнь только такие и давали! А она, Марина, и так в порядке, ей всего тридцать три, на которые она не выглядит, денег полно… Неприятностей, правда, тоже хватает, но и с этим она как-нибудь разберется, не впервой. Так что пора начинать жить, что толку киснуть и хоронить себя заживо? Она все-таки Наковальня, а это имя, как ни крути, кое-что значит. «Я еще заставлю тебя пожалеть о своем решении, Егор, ты еще взвоешь от невозможности прикоснуться ко мне, просто быть рядом со мной, ты еще пожалеешь о своих словах. Ты пожалеешь, что потерял меня, меня – свою стерву, свою детку, Коваль неуемную, и это будет самым большим огорчением в твоей размеренной и правильной жизни, уж это я тебе обещаю! – раздувая ноздри, подумала Марина, сидя в кресле перед камином со стаканом текилы в руке. – Да, я стерва, но ведь только ты имел на меня все права, только с тобой я переставала ею быть…»